У калитки его ждала мать.
— Сынок, проводи-ка меня. Пройдёмся по деревне. Давно уж не была здесь, ещё заблужусь, чего доброго.
Она опять попыталась повести его за руку, но он увернулся. Была она горяча лицом, глаза заплаканы, губы сомкнуты. Видать, здорово они с дедом-то! — догадался Василь, и ему захотелось отвлечь мать, заговорить с ней о чем-нибудь постороннем.
На толстом бревенчатом заплоте, развалясь, грелась на солнце рыжая кошка Марьянихи.
— Вот зараза, опять обрюхатела! — не то с осуждением, не то с восторгом возвестил Василь и, не замечая ужаса на материнском лице, продолжал: — Ить Марьяниха замучилась топить котят. Эта зараза передыху не знает. Тока одних выродит, гли уж готово — опять брюхатая!
— Разве так можно, Васятка?!
Он, по-своему поняв восклицание матери, вытащил палец из носу.
— А сама-то Марьяниха — во ушлая баба. Приспособилась помидоры раным-рано выспевать. Почитай, всю зиму дома рассаду выращивает. Под плёнку высаживает уж с завязью. У других ещё только зацветают, а она уж на автобус да попёрла красненькие в город на базар. Три шкуры, стерва, дерёт.
Ольга тихо охнула и заглотила воздух, подавившись им.
— А вот Левонтий, сосед наш, мужик хороший, хозяйственный, добрый, муху не обидит. Его Бог за то детями вознаградил — полон двор их у него. Дак опять же не повезло. Старшая-то, Светка, совсем с ума спятила. Тока и знает — с парнями блудить, того и гляди в подоле принесёт.
— Господи! — только и вымолвила Ольга, почему-то повернула назад и, перебивая сына, заговорила сама:
— Знаешь, Василёк, ведь ты с нами в город поедешь. У нас теперь жить будешь.
— А дед?
— Дедушка тут останется — пока… У нас тебе хорошо будет. Конфет сколько хочешь. Велосипед тебе купим.
От эти слов у Василя аж остановилось дыхание. Свой велосипед! Да такого ему и не снилось сроду!
— Только придётся тебе отвыкать от дурных деревенских привычек и оставить этот ужасный жаргон. И ещё, я тебя очень прощу: дядю Витю зови, пожалуйста, папой.
Василь испуганно глянул на мать: это как же мужика, которого и не видел ни разу, отцом-то называть? Однако вслух он ничего не высказал. А скоро и вовсе перестал слышать, что говорит ему мать.
Он вдруг ясно так представил, как вот уедет, а дед останется совсем один. Кто же картоху ему из подпола достанет? А в бане на полок подсадит да поостережёт, чтобы не свалился оттуда? С кем разговаривать старый будет, на кого ругаться станет? А кто же подаст палку, которая вечно вываливается у него из рук? И Василь твёрдо решает в город не уезжать и деда не бросать. Без конфет он проживёт — не маленький, поди. Вот велосипед… А, с его ещё хлобыстнёшься да нос расквасишь или, чего доброго, руку изломаешь, как вон Мишка Егоров. Ладно уж, он без велосипеда как-нибудь.
Дома Ольга даёт выход своим чувствам:
— Это ужас какой-то! Не ребёнок, а тюремщик закоренелый. Он же двух слов связать не может без… без чего-нибудь этакого!
— Какого "этакого"? — настораживается дед.
— Только и разговоров: обрюхатела, стерва, в подоле принесёт!
— Сказывай, Василь, хто там ишшо обрюхател?
— Да кошка Марьянихи.
— А, дак она без этого не бывает. Уж така паскуда уродилась. А кого там стервой обзывал? — строго обращается дед к Василю.
— Да саму Марьяниху.
— Ну, эта стерва и есть, истинный Бог — стерва. Три шкуры с городских дерёт за помидоры свои. Дерёт и не оглядывается. А в подоле-то хто принесёт — уж не Марьяниха ли?
— Не, Светка, дочка Левонтия.
— Считай, уж принесла. Жалилась мне мать: попалась девка. Теперя отгуляла. Так что, Ольга, всё правда, выходит. Чо опеть не по-твоему?
— Господи! Да не о том я, что неправда. А слова-то какие он говорит!
— Какие? Русские слова говорит, правдашние.
— Да как я его с такими "правдашними" словами людям-то покажу? Ведь у нас общество собирается. К Виктору студенты ходят, учёные. Да мне же прятать его придётся!
— Прятать? Василя?! — дедова бородёнка завострилась, пошла вштыковую. — Да пусть он катится подальше, хахаль твой, вместе с обчеством своим!
— Не хахаль он мне, а муж. У нас с ним ребёнок есть.
— А Василю-то — дядька чужой.
— Виктор — культурный, образованный человек, он не…
— Видать, и культурные хочут детей сами делать, а не получать сготовленных неизвестно кем. Да ты жа сама боисся Василя ему показать.
— Слушай, дед, ты что мне душу на кулак мотаешь? Чего тебе от меня надо?
— Не дам малого в обиду!
— Да никто и не думает его обижать.
— Ага, не думает! Не так говорит, ест не так, глядит не эдак! Прятать его задумала?! Может, в подпол посадишь?
— Да ты что! Точно — под старость с ума спятил!
— Покедова на ум ишшо не жалуюсь. И потому дитё на поруганье не отдам — и всё тут!
Дед даже стукнул кулаком по столу. Но тут вспомнил, что собрался помирать, и с сомнением поглядел на отшибленный о столешню кулак.
— И всё тут, — повторил он менее уверенно… — И чо они все на тот свет спешат? — говорит он, помолчав и что-то обмыслив. Ить ежели бы не их торопячка, жил бы себе пока да жил…
— Так живи! — радостно подхватывает Ольга.
— Теперя не могу. Слово мужикам дал.
— Какое ещё слово?
— Как Петруху на Масленку хоронили, от стыда не знал, куды и девать себя. Ить ему-то вполовину годов от моего. Думаю: это, поди, я его век живу. Тогда и пообещал: "Всё, мужики, теперь уж следом меня сюды укладывать будете!" А теперь как же?
— Так ведь не сказал же точно, когда — не сказал. Ещё хоть несколько годков поживи, а потом и умирай.
— А как же другие, кто за мной-то?
— А другим придётся подождать. Пусть вперёд не лезут.
Такое решение вопроса деду явно подходит. Он ещё что-то соображает, пошевеливая губами, — то ли годы свои подсчитывая, то ли выверяя, продюжат ли те, кто на очереди за ним.
— А, хрен с вами — поживу ишшо! — наконец соглашается он.
…Ольгу с Викой провожают, как и встречали, — нарядные, торжественные. Деду даже удалось-таки напялить сапоги, и оттого он шагает, словно генерал на параде. Ольга явно довольна тем, как уладилось дело, и на прощанье даёт наказы:
— Денег тут не экономь. Ешьте как следует.
— Да уж голодом не сидим.
— Молока Васятке покупай.
— Не сосунок уже навроде.
— Конфет берите.
— Вовсе баловство одно и пустая трата денег.
— Да денег, если надо, буду посылать больше.
— Да нам ить моей пенсии да приработку хватает. А што ты присылашь — складываю я. Вырастет парень — костюм себе справит. Или — гармонь.
Ольга от этого дедова сообщения столбенеет:
