"Приспособляемость к практической жизни удивительно высока" - так, кажется, отмечено в его давней аттестации. Приспособляемость к здешней жизни куда сложнее. Кузнецов пока действовал как бы во тьме. Узнать флот можно только в море.
Никак не предполагал, что ему такое предложит сам дон Инда, о котором Михаил Кольцов писал: "...у него твердая, навсегда установившаяся репутация делового, очень хитрого и даже продувного политика" и "самые внимательные в Испании глаза". Не ожидал Кузнецов услышать от морского министра: "Флот идет на Север, в Бискайю. Не хотите ли пойти с флотом?" Министр не моряк, но он прекрасно знал, что атташе бывают лишь на военных учениях. Вряд ли случалось военно-морскому атташе в чужой стране участвовать в боевом походе: "Опасность, риск. Откажется?.. Конечно, Кузнецов обрадовался. Ответил сдержанно: "Си, сеньор". Он и не знал, какое выдержал в эту минуту испытание: две недели спустя министр, решив вернуть с Севера флот, сам попросит нашего посла назначить главным военно-морским советником дона Николаса и поручить ему важное для Республики дело - прием "игреков" в портах Средиземного моря. А сейчас, оценив это "Да, сеньор", дон Инда, блеснув "самыми внимательными в Испании глазами", посулил: "А шампанское мы с вами разопьем, когда встретимся". И не удержался от колкого напутствия: "Если встретимся"...
Впервые в жизни Кузнецов пошел в боевой поход. Он уже не юноша, чтобы упиваться красотой кильватерного строя армады в море. Они шли по местам давным-давно отгремевшей славы испанской армады - мыс Европа, Гибралтар, Сеута, Альхесирас, Трафальгар, Кадис, Виго - словно листаешь страницы фолиантов морской истории. Но теперь это арена жестокой борьбы. Гибралтар может стать ловушкой, вся надежда - полная тьма между Сеутой и Альхесирасом. Скрытность исключена: у Малаги, выстраиваясь в кильватер, десять кораблей так дружно задымили небо, что вся округа должна знать направление их хода. Германский крейсер следил до самого мыса Европа, исправно извещая своих друзей о каждом повороте и перестроении. В полной тишине замерли на палубах люди, когда в самом узком месте пролива зашарили прожекторы и луч, может, случайно, а все же скользнул по надстройкам одного из кораблей. Ожидаемых залпов не последовало, не заметили или опоздали открыть огонь тяжелые береговые батареи, а может, противник умышленно не мешал уходу флота из Средиземного моря, чтобы использовать стратегический просчет тех, кто затеял этот поход, и перебазировать свои крейсеры к Гибралтару, ближе к Средиземному морю. Всего этого Кузнецов не мог знать, все он узнает потом, когда прилетит с Севера для доклада в Мадрид и ему сообщат, что правительство исправляет ошибку, флот немедленно вернется в Картахену; Средиземное море - главный театр боевых действий, но условия борьбы на театре в результате ошибки станут сложнее. Он запомнит эту ошибку политиков надолго как наглядный пример, до каких бед может довести незнание дела теми, кто берется руководить войной.
А пока он в походе, на мостике флагманского крейсера "Либертад" рядом с командующим флотом, идет с флотом к новому месту базирования, наблюдает радующую перемену в поведении людей. Ожидающих боя. Словно проснулся в матросах инстинкт когда-то прославленной морской нации. Море заставило каждого вспомнить, что он не только приверженец той или иной политической группировки, но, главное, еще и военный моряк Республики, составная часть экипажа. С корабля не сойдешь на берег к семье, к девушке, в ресторан в священный час обеда. Никто не отстоит за тебя положенную вахту, не выполнит то, что обязан сделать ты. Да, обязан, от каждого зависит судьба всех. Постоянная угроза с воздуха, возможность встречи с кораблями врага - все это втянуло матросов в ритм службы, даже митинги прекратились. Кажется, только вчера бурно оспаривали там, при подготовке к походу, робкую подсказку сведущих людей: не лучше ли оставить линкор в Картахене. Да, он гордость флота, от него в августе крепко досталось мятежникам, он потопил канонерскую лодку, но он стар, у него мощная артиллерия, но тихий ход, в бою он может сковать быстроходные крейсеры и эсминцы. Нет, шумели все те же говорливые анархисты, добились, чтобы и линкор шел в кильватер за флагманом посреди армады. А сегодня, сейчас, пока тихо на корабле, пока полная дисциплина. Пока. Но, как будет в бою? Смогут ли грамотно командовать, управлять боем люди, выдвинутые на место офицеров-изменников, хорошие практики, но без теоретической подготовки, не проверив свои способности в деле? О тренировках, учебных тревогах, командирской учебе и слышать не хотят: "Разобьем мятежников, тогда пойдем учиться в Кадис!" Командующий, в прошлом капитан на вспомогательных судах, еще не успел провести ни одного учения в море. Он приглядывался к сдержанному компанеро русо, чувствуя, очевидно, единомыслие в морских делах, и не прочь был услышать совет, узнать мнение, но дон Николас не высказывал своих опасений, не вмешивался. Однажды командующий, словно вызывая дона Николаса на разговор, обратил его внимание на унтер-офицера фернандо Мира, выдвинутого на должность главного артиллериста крейсера "Либертад". Кузнецов только спросил: "Он умеет управлять огнем крейсера?" - "Ему не приходилось этого делать", - ответил командующий. И Кузнецов понял: у командующего нет права командовать странное положение. Каждый вечер на мостике "Либертада" собирался весь Центральный комитет флота и начиналось обсуждение: что может произойти в самое опасное время похода - ночью и перед рассветом, какие, по мнению каждого, надо принять меры. "Все имели право говорить, - вспоминал потом Кузнецов, - и никто не имел права остановить говорящего". А командующий флотом, кому, как не ему, предстоит командовать боем, "только вставлял иногда замечания, не настаивая на их одобрении".
Была все же существенная разница между этим "испанским Центробалтом" и нашим Центробалтом 1917 года. Наш Центробалт стал главным штабом моряков в условиях революции до гражданской войны. Он выдвинул таких талантливых матросов, как Павел Дыбенко, в нем главенствовали большевики, он контролировал, а не командовал, не указывал командирам, как командовать в бою, он решил воевать против флота кайзера в Моонзундском сражении, чтобы не допустить врага в Петроград, и на его стороне осталось немало офицеров, флот перед Октябрем был организованной и боеспособной силой, Ленин считал его самой надежной опорой революции, и не зря Николай Ильич Подвойский, рассказывая о подготовке Октябрьского восстания, писал: "Мы начали с боевой готовности флота..." А тут судовые комитеты решают когда и по кому открыть огонь, тут на мостике флагманского крейсера царит какое-то вселенское вече. Не пора ли заменить это вече комиссарами, раз Республика не успела подготовить знающих и надежных офицеров, чтобы им безоговорочно доверять?
