– Тщ! – прислушиваемся. Может, там без нас началась, наконец, операция?
Нет, в тумане ничего не начнется.
13.25.
Рядом с дорогой валяется два отстрелянных гранатомета.
– Давно брошены?
– Внутри уже букашки бегают. – Мага нюхает ствол. – Запаха нет. Может, неделя, может месяц, но не с прошлой зимы, это точно.
13.35.
Заблудились.
– Я балдею с нашей карты. Нет этих дорог! – замполит сверяет карту с жизнью. – Ну-ка, посмотри, куда это ущелье упирается.
Солдат лезет на дерево.
– Там коровы пасутся!
– Во, коровы! И больше ничего не надо! А то без жратвы возвращаться как-то не того. – Гуся почесал затылок.
14.00.
Дорогу нашли.
Крутой каменистый спуск. Слева обрыв. Стоп. Командир сомневается в правильности пути. Но вот речка, вот дорога. Солдат кричит: «А вот и ЛЭП!» А я ничего этого не вижу. Куда они смотрят?
14.10.
Вышли на площадку над селом. Привал.
– В село заходить будем? – Это Гуся.
– Нет, мимо пройдем! А зачем шли?
– Я думал, воровать.
– Это же Гуся! Шутник.
Шаро-Аргун как на ладони. Значит, и нас оттуда видно.
– А может, напрямую ломанем? Это ж какой крюк нам по серпантину выписывать!
– Напрямую ближе, но дольше. Если хочешь ноги поломать, иди. А вот то, что нас видно, как в тире, – это не правильно. Надо побыстрее отсюда сваливать. – Мага, как всегда, идет первым.
Жарко. Неужели был туман, дождь, холод, две ночи на земле? Здесь, на тысячу метров ниже – солнце.
От ходьбы по скосу болят ступни и правое колено.
Выходим в долину. Внизу шумит речка, но за деревьями ее не видно.
Совещание.
– Трое пусть останутся перед входом в селение. Мало ли что.
– Пусть останутся Амир, Мага и Гуся. А то скажут, духи переодеваются в нашу форму и бродят как хотят.
– Останется снайпер – раз, связист – два. Ты старший, – капитан обращается к Маге. – Останетесь в последней «зеленке» над селом.
14.30.
До села триста метров. Чьи-то свежие окопы преграждают дорогу. Осторожно идем дальше.
На карте это земля наша. На деле – мы идем сейчас по ней, как воры, укрываясь в тени, готовые стрелять на любой шорох в кустах.
Боевики тоже прячутся, но не от местных жителей. Для них каждый встречный может оказаться родственником.
Для нас – предателем.
Как нас встретят в селе? Хлебом-солью на пороге или автоматной очередью из-за угла?
Салям алейкум
Село тянется вдоль единственной улицы вниз, туда, где шумит горная река. Читаю название – улица «Заречная». Не какая-нибудь «имени Шамиля Басаева», а наша в доску – Заречная!
Село нельзя назвать бедным. На обочине и во дворах стоят трактора и КамАЗы. Все окна застеклены, все крыши покрыты шифером или даже оцинкованным железом – величайший дефицит в горах. А ведь зимой здесь шли бои и почти все было разрушено.
Теперь разрушенной остается только школа. Ее не восстанавливают, чтобы показать международным комиссиям как факт варварства российских войск.
Два человека, издалека завидев вооруженных людей, входящих в село, растворились в одном из дворов. Успел только рассмотреть, что это молодые парни. И вроде бы без оружия.
– Все остаются здесь, я вперед. Следом Гуся. Из виду нас не упускать! Оружие на людей не наводить!
Дима подошел к забору. С той стороны к нему несмело подошла женщина.
– Салам алейкум! Где живет глава администрации?
Выяснилось, что женщина ничего не знает. Или не понимает. Но дом показала. Проводить нас вызвался ее малолетний сын. Он с завистью смотрит на Димкин автомат и нас совсем не боится.
И вдруг – сюрприз! Справа от дороги в ряд стоит четыре новенькие армейские палатки. Как будто мотострелковая рота на полевом выходе.
– Для кого это? – спрашиваю у мальчугана.
Он слишком плохо говорит по-русски, чтобы объяснить. Палатки пустые, за ними луг. К одному из колышков привязан одинокий бычок.
– Я так думаю, что здесь ночуют боевики. И бычок этот для них. Готов поспорить, что сзади палаток натоптано, а тропа уходит вон в тот лес. – Дима едва заметно повел в сторону леса стволом автомата.
Как будто из ниоткуда к нам подошли те парни, которые сначала, при нашем появлении в селе, поспешили куда-то укрыться.
– Мы вас проводим, – пацаненку что-то сказали на своем, и он убежал, не оглядываясь.
На вид парням меньше двадцати. Одеты аккуратно и не бедно. Чистые, хорошо отглаженные рубахи из тяжелого шелка, новые джинсы, туфли на толстой, видимо, очень крепкой подошве. Здесь, где никогда не было асфальта, очень странно увидеть чистую обувь. Туфли у парней блестят.
С улыбками они пошли вперед так, что замполит оказался между ними. Гуся держится метрах в тридцати сзади. Следом за ним Охотник. Он идет так, чтобы видеть и Диму с Гусей, и тех, кто идет сзади.
Так мы растягиваемся по всему селу. Нас десять человек, но вокруг каждого сто метров пустоты.
Гнетущая тишина. Улица пустынна. Кажется, что в селе только двое мужчин, и те идут сейчас, едва не взяв нашего капитана под руки.
А из-за каждой занавески, из-за каждого забора за нами напряженно наблюдают сотни внимательных глаз.
В конце улицы крутой поворот. Вот они где, мужчины.
Шестнадцать рослых молодых парней призывного возраста. Одеты по-столичному. На безбородых лицах написано приветствие, но от этого почему-то, напротив, становится не по себе. Еще четверо, постарше, стоят в сторонке. Одеты просто, по-сельскому, брюки заправлены в носки. Говорят, что так носят брюки только ваххабиты. Но, скорее всего, это выдумки. Просто в горах, так действительно удобней.
Какое-то время стоим стенка на стенку.
Наконец вперед вышел человек, назвался Рамзаном. Спросил, чего надо. Когда узнал, что продуктов, сказал, что сейчас подойдет глава администрации, а сам вернулся в толпу.
Нам принесли ковш воды и угостили сигаретами.
Гуся все понимает. На мгновение он отрывается от ковшика с водой, едва заметно пожимает плечами и снова пьет, как ни в чем не бывало.
Подошел глава. Хамзат Башаев, лет сорока пяти, приземистый, седой чеченец. Одет просто, не то что молодежь.
– Отец, нам нужен барашек, картошка и все такое. Взамен напишу расписку. Поедешь в Нохчи-Килой, там наши стоят, они тебе дадут бензин. Годится?
Договорились быстро. Хамзат куда-то ушел и вернулся с человеком, который вел барана.
На листочке из моего блокнота Дима написал расписку. Ее тут же спрятали в карман.
В разговоре мы узнали, что палатки посреди села ставили весной сами же военные – для беженцев, чьи дома были разрушены бомбардировками. Но не завезли кровати, и палатки пустуют.
– А где же беженцы?
– Их взяли к себе родственники.
