К исполнению своих обязанностей — командующего 4-й армией я приступил 6 апреля 1941 года. При проверке частей более боеспособными оказались 49, 75 и 79-я стрелковые дивизии. Причем 79-я стрелковая дивизия ушла в 10-ю армию. 75-я стрелковая дивизия находилась на левом фланге. Боеготовность остальных частей была слаба.
События развернулись молниеносно. Наши части подвергались непрерывным атакам крупных авиационных и танковых соединений противника. С теми силами, которые я имел, я не мог обеспечить отпор противнику. Причинами поражения моих частей я считаю огромное превосходство противника в авиации и танках.
УЛЬРИХ (оглашает выдержки из показаний подсудимого Павлова, данных им на предварительном следствии (лд 30, том 1) о том, что Коробковым была потеряна связь с 49-й и 75-й стрелковыми дивизиями и (лд 33) о том, что в 4-й армии чувствовалась полная растерянность командования, которое потеряло управление войсками.)
КОРОБКОВ. Показания Павлова я категорически отрицаю. Как может он утверждать это, если он в течение десяти дней не был у меня на командном пункте. У меня была связь со всеми частями, за исключением 46-й стрелковой дивизии, которая подчинялась мехкорпусу.
На предварительном следствии меня обвиняли в трусости. Это неверно. Я день и ночь был на своем посту. Все время был на фронте и лично руководил частями, наоборот, меня все время обвиняло 3-е управление в том, что штаб армии был очень близок к фронту.
УЛЬРИХ. Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания: «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сан-далова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста» (лд 62, том 1).
КОРОБКОВ. Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел.
ПАВЛОВ. В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря.
КОРОБКОВ. Я об этом не знал. Значит, Попова надо привлекать к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего.
(Суд приходит к выводу, что подсудимые разбор дела больше ничем существенным не дополнили и принимает решение об окончании судебного следствия. Подсудимым предоставляется последнее слово).
Последнее слово подсудимого Павлова Д. Г.
Я прошу исключить из моих показаний вражескую деятельность, так как таковой я не занимался. Причиной поражения частей Западного фронта являлось то, что записано в моих показаниях от 7 июля 1941 года, и то, что стрелковые дивизии в настоящее время являются недостаточными в борьбе с крупными танковыми частями противника. Количество пехотных дивизий не обеспечит победы над врагом, надо немедленно организовывать новые противотанковые дивизии с новой материальной частью, которые и обеспечат победу.
Коробков удара трех механизированных дивизий, противника выдержать не мог, так как ему было нечем бороться с ними.
Я не смог правильно организовать управление войсками за отсутствием достаточной связи. Я должен был потребовать радистов из Москвы, но этого не сделал.
В отношении укрепленных районов. Я организовал все зависящее от меня. Но должен сказать, что выполнение мероприятий правительства было замедлено.
Я прошу доложить нашему правительству, что на Западном особом фронте измены и предательства не было. Все работали с большим напряжением. Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне.
Последнее слово подсудимого Климовских В. Е.
Участником антисоветской заговорщической организации я не был. Меня оговорили Симонов и Батенин. Их показания разбирались Центральным Комитетом и, если бы они были правдоподобны, меня никогда не направили бы на должность начальника штаба.
Я признаю себя виновным в ошибках, которые были мною допущены в своей служебной деятельности как до войны, так и во время войны, но прошу учесть, что эти ошибки в работе мною были допущены без всякого злого умысла.
Я прошу доложить высшему командованию Красной Армии о том, что во время военных действий высший командный состав находился при войсках и на месте исправлял те или иные ошибки.
Я прошу дать мне возможность искупить свою вину перед Родиной, и я все силы отдам на благо Родины.
Последнее слово подсудимого Григорьева А. Т.
Работа связи находилась в очень тяжелых условиях, ибо враг нанес решительный удар и нарушил как телеграфную, так и телефонную связь.
Я никогда не был преступником перед Советским Союзом. Я честно старался исполнить свой долг, но не мог его выполнить, ибо в моем распоряжении не было частей. Части не были своевременно отмобилизованы, не были вовремя отмобилизованы войска связи генштаба.
Если только мне будет дана возможность, я готов работать в любой должности на благо Родины.
Последнее слово подсудимого Коробкова А. А.
4-я армия по сути не являлась армией, так как она состояла из четырех дивизий и вновь сформированного корпуса. Мои дивизии были растянуты на расстоянии 150 километров. Сдержать наступление трех мехдивизий противника я не мог, так как силы были незначительными и пополнение* ко мне не поступало.
Первые два дня начала военных действий моим частям двигаться нельзя было из-за огромного количества самолетов противника. Буквально каждая наша автомашина расстреливалась противником. Силы были неравные. Враг превосходил нас во всех отношениях.
Ошибки в моей работе были, и я прошу дать мне возможность искупить свои ошибки.
(Суд удаляется на совещание. По возвращении председательствующий в 3 часа 20 мин. огласил приговор. В 3 часа 25 мин. председательствующий объявил судебное заседание закрытым. Судьба генералов была решена за 5 минут).
ПРИГОВОР
Военной коллегии Верховного суда СССР
Москва 22 июля 1941 г.
Совершенно секретно
Именем Союза Советских Социалистических Республик Военная коллегия Верховного суда Союза ССР в составе: председательствующего — армвоенюриста
В. В. Ульриха, членов — диввоенюристов А. М. Орлова и Д. Я. Кандыбина,
при секретаре военном юристе А. С. Мазуре в закрытом судебном заседании в г. Москве 22 июля 1941 г. рассмотрел дело по обвинению:
