Мои показания и в отношении УРов, что я якобы сознательно не ставил вопрос о приведении их в боеготовность, также не отвечают действительности. Подчиненные мне укрепленные районы были в лучшем состоянии, чем в других местах, что может подтвердить народный комиссар обороны СССР.
УЛЬРИХ. По этому поводу Климовских на предварительном следствии показал: «Работы по строительству укрепленных районов проходили чрезвычайно медленно. К началу военных действий из 600 огневых точек было вооружено 189 и то не полностью оборудованы» (лд 25, том 2).
ПАВЛОВ. Климовских говорит совершенно верно. Об этом я докладывал Центральному Комитету.
УЛЬРИХ. Когда?
ПАВЛОВ. В мае 1941 года.
УЛЬРИХ. О боеготовности укрепленных. районов вы сами на предварительном следствии показали: «Я сознательно не ставил резко вопроса о приведении в боеготовность укрепленных районов, в результате УРы были небоеспособны, а УРовские войска даже по плану мая месяца не были развернуты».
ПАВЛОВ. Эти показания я подтверждаю, только прошу вычеркнуть из них слово «сознательно».
УЛЬРИХ. Свои показания от 21 июля 1941 года вы заканчиваете так: «Будучи озлоблен тем обстоятельством, что многие ранее близкие мне командиры Красной Армии были арестованы и осуждены, я избрал самый верный способ мести — организацию поражения Красной Армии в войне с Германией». «Я частично успел сделать то, что в свое время не удалось Тухачевскому и Уборевичу, то есть открыть фронт немцам» (лд 92, том 1).
ПАВЛОВ. Никакого озлобления у меня никогда не было. У меня не было основания быть озлобленным. Я был Героем Советского Союза. С прошлой верхушкой в армии я связан не был. На предварительном следствии меня в течение 15 дней допрашивали о заговоре. Я хотел скорее предстать перед судом и ему доложить о действительных поражениях армии. Поэтому я писал и о злобе и называл себя тем, кем я никогда не был.
УЛЬРИХ. Свои показания от 11 июля 1941 года вы подтверждаете?
ПАВЛОВ. Нет, это также вынужденные показания.
УЛЬРИХ (оглашает выдержки из показаний подсудимого Павлова, данные им на предварительном следствии 11 июля 1941 года (лд 65, том 1), следующего характера: «… Основной причиной поражения на Западном фронте является моя предательская работа как участника заговорщической организации, хотя этому в значительной мере способствовали и другие объективные условия, о которых я показал на допросе 9 июля)».
ПАВЛОВ. Все это записано неверно. Это мои вынужденные показания.
УЛЬРИХ. Что вы скажете относительно своих показаний от 9 июля 1941 года?
ПАВЛОВ. Эти показания также совершенно не отвечают действительности. В этот день я чувствовал себя хуже, чем 21 июля 1941 года.
УЛЬРИХ. 9 июля 1941 года на лд 59, том 1, вы дали такие показания: «В отношении авиации. Я целиком доверил на слово рассредоточение авиации по полевым аэродромам, а на аэродромах по отдельным самолетам, не проверил правильность доклада командующего ВВС Копца и его заместителя Таюрского. Допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятий на случай нашего наступления, но никак не обороны». Эти показания вы подтверждаете?
ПАВЛОВ. Это совершенно правильно. В начале военных действий Колец и Таюрский доложили мне, что приказ народного комиссара обороны СССР о сосредоточенном расположении авиации ими выполнен. Но я физически не мог проверить правильность их доклада. После первой бомбежки авиадивизия была разгромлена. Копец застрелился потому, что он трус.
КАНДЫБИН, ДИВВОЕНЮРИСТ, ЧЛЕН СУДА. Создается впечатление, что вы не готовились к отражению нападения противника. Знали ли вы о сосредоточении немецких войск у нашей границы?
ПАВЛОВ. Я своевременно знал, что немецкие войска подтягивались к нашей границе, и согласно донесений нашей разведки, предполагал о возможном наступлении немецких войск. Несмотря на заверения из Москвы, что все в порядке, я отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа. Были розданы войскам патроны. Поэтому сказать, что мы не готовились, — нельзя.
КАНДЫБИН. Подтверждаете ли вы свои показания в отношении командующего 4-й армией- генерала Коробкова?
ПАВЛОВ. Свои показания, данные в начале предварительного следствия, в отношении командующего 4-й армией Коробкова, я полностью подтверждаю.
После того как я отдал приказ командующим привести войска в боевое состояние, Коробков доложил мне, что его войска к бою готовы. На деле же оказалось, что при первом выстреле его войска разбежались.
Состояние боеготовности 4-й армии, находящейся в Бресте, я не проверял. Я поверил на слово Коробкову о готовности его частей к бою.
ОРЛОВ, ДИВВОЕНЮРИСТ, ЧЛЕН СУДА. Считаете ли вы, что война застала вас врасплох?
ПАВЛОВ. Я считаю, что все войска Западного фронта к войне были подготовлены. И я бы не сказал, что война застала нас врасплох. В период 22–26 июня 1941 года как в войсках, так и в руководстве паники не было, за исключением 4-й армии, в которой чувствовалась полная неорганизованность и растерянность командования.
ОРЛОВ. А при отходе?
ПАВЛОВ. При отходе на новые оборонительные позиции неорганизованности не было. Все знали, куда надо было отходить.
ОРЛОВ. Чем вы объясните сдачу Минска?
ПАВЛОВ. К противовоздушной обороне столица Белоруссии Минск была подготовлена, кроме того, она охранялась четырьмя дивизиями.
ОРЛОВ. Как, же она оказалась столь быстро в руках противника?
ПАВЛОВ. По стечению разных обстоятельств.
ОРЛОВ. Но ведь Минск уже 26 июня был брошен на произвол судьбы?
ПАВЛОВ. Правительство выехало из Минска еще 24 июня.
ОРЛОВ’. При чем здесь правительство? Вы же командующий фронтом?
ПАВЛОВ. Да, я был командующим фронтом. Положение, в котором оказался Минск, говорит нам о том, что Минск полностью обороной обеспечен не был.
ОРЛОВ. Чем объяснить, что части не были обеспечены боеприпасами?
ПАВЛОВ. Боеприпасы были, кроме бронебойных. Последние находились от войсковых частей на расстоянии 100 километров. В этом я виновен, так как мною не был поставлен вопрос о передаче складов в наше распоряжение.
По обороне Минска мною были приняты все меры, вплоть до доклада правительству.
ПОДСУДИМЫЙ КЛИМОВСКИХ В. Е.
Предъявленное мне обвинение понятно. Виновным себя признаю во второй части предъявленного обвинения, то есть в допущении ошибок по служебной деятельности.
УЛЬРИХ. В чем именно вы признаете себя виновным?
КЛИМОВСКИХ. Я признаю себя виновным в совершении преступлений, изложенных в обвинительном заключении.
