Не одно подразделение лишилось своего командира. Но прежде чем успевали назначить нового, обычно выяснялось, что бойцами, продолжающими выполнять поставленную задачу, уверенно командует умелый сержант, а иногда бывалый, инициативный рядовой.
Старшина-разведчик коммунист Вениамин Тимофеев возглавил две роты, причем даже не своей, а соседней части, которые, потеряв в бою весь командный состав, дрогнули было под натиском врага. Поверив в нового командира, подчиняясь его призыву и приказу, они удержали свои позиции. Для Тимофеева этот бой определил дальнейшее его место в армии — штатное командирское.
Так было и с другими. Командиром одного взвода утвердили фактически управлявшего им бойца — комсомольца Синькова. Подвозчик боеприпасов из хозяйственной команды Дмитрий Тесленко, ринувшийся в гущу боя и подорвавший гранатами фашистский танк, остался в этом батальоне комсоргом…
Вот уж когда проверялось до конца, на что способен каждый. И прежде всего — каждый командир. В 345-й дивизии пришлось отстранить от командования одного майора. Он неплохо показал себя накануне, тоже в трудных условиях, однако теперь оказался не в состоянии твердо держать в руках свою часть. Но он был единственным, кого в этот грозный день потребовалось заменить на командном посту не потому, что человек убит или тяжело ранен.
Не могу не сказать здесь о командире-артиллеристе из 265-го, богдановского, полка капитане Борисе Бундиче, который со своими подчиненными спас положение на целом участке фронта.
Дивизион Бундича сам оказался в опасности. Немцам еще раз удалось вклиниться в стыке секторов, между потаповцами и правофланговым полком дивизии Гузя. Огневые позиции 107-миллиметровых батарей находились на пути прорывающегося врага. Причем батареи остались без пехотного прикрытия…
Для всей нашей артиллерии, включая тяжелую армейскую, предусматривалась возможность стрельб прямой наводкой. Были и у дивизиона Бундича рядом с основной, укрытой, позицией подготовленные места, куда тягачи могли быстро выдвинуть орудия на случай прорыва в глубину нашей обороны вражеских танков. Но все осложнилось тем, что прямо на батареи, мешая открыть огонь прямой наводкой вовремя, отходили преследуемые гитлеровцами наши люди — остатки стрелкового подразделения, выбитого со своего рубежа.
Двенадцать расчетов стояли у заряженных орудий, к которым с каждым мгновением приближались опьяненные успехом фашисты. Когда командир смог наконец подать команду "Огонь", не опасаясь поразить своих, гитлеровцы были в каких-нибудь 30 метрах. Орудия ударили по ним почти в упор, скосив передние шеренги. Следующие залпы разметали остальных фашистов.
Пусть нетипичен этот эпизод для боевых действий армейского артполка, изо дня в день вносившего свой вклад в Севастопольскую оборону поражением дальних целей в глубине позиций противника, в его тылах, но такого не забудешь. И еще раз блестяще подтвердилось: люди у Богданова подготовлены к самому неожиданному.
В течение 30 декабря станция Мекензиевы Горы неоднократно переходила из рук в руки. Части Николая Олимпиевича Гузя, самоотверженно поддерживаемые артиллеристами и танковыми ротами (они сражались геройски, не выходя из боя даже тогда, когда в пробитой снарядами машине все были ранены; из 26 действовавших тут танков мы за день потеряли 13), не раз овладевали низинкой с платформой и станционным поселком. Однако закрепиться на станции, выйти на гряду холмов за нею никак не удавалось.
К вечеру станция, как и утром, была у немцев. Они немного приблизились к высоте 60, где стойко держалась батарея Воробьева, немного продвинулись в направлении к Братскому кладбищу — дальше их не пустил сосредоточенный огонь нашей артиллерии и тяжелых минометов, которые полковник Пискунов расставил вдоль кладбищенской ограды.
То, что противник ничего больше не добился и в основном положение осталось без перемен, и сделало день 30 декабря в своем роде решающим. Враг проигрывал во времени, работавшем теперь на нас.
Поздно вечером с флагманского командного пункта флота поступило сообщение, передававшееся во все соединения СОР:
"Войска Закавказского фронта и корабли Черноморского флота захватили города Керчь и Феодосию. Операция продолжается… Наши части выходят в тыл противнику, осаждающему Севастополь".
* * *
Несколькими часами раньше, когда никто еще не мог наверняка сказать, чем кончится день на Керченском полуострове и у нас, на КП армии прибыл вице-адмирал Октябрьский.
Перед руководителями Севастопольской обороны не мог не встать вопрос: как действовать, если противник все-таки выйдет к Северной бухте?
Всякое дальнейшее продвижение врага означало бы непосредственную угрозу и складам боеприпасов в Сухарной балке, и нашему крупнейшему подземному госпиталю, переполненному ранеными. Не приходилось закрывать глаза и на опасности еще более серьезные: противник был очень близок к позициям, откуда обычная полевая артиллерия могла вести прицельный огонь по центру города и закрыть Северную, а значит, и Южную бухты для наших кораблей.
Не знаю, о чем говорили Октябрьский и Петров, пока оставались вдвоем. После того как они пригласили к себе меня, полковника Рыжи и кого-то еще из штабных командиров, предметом обсуждения стало следующее: насколько прочной могла бы быть, если не удержим высоту 60, кордон Мекензи и Братское кладбище, линия обороны, частично проходящая по северной окраине города.
Рубеж этот представлялся малонадежным, особенно для сколько-нибудь длительной обороны. Очень решительно высказался в этом смысле Николай Кирьякович Рыжи. Кажется, и у Ивана Ефимовича Петрова поколебалась прежняя убежденность в том, что можно держаться достаточно долго, владея пространством между Балаклавой и Северной бухтой. Филипп Сергеевич Октябрьский, не выразив своего мнения более прямо, сказал, что в крайнем случае корабли могут разгружаться в Камышовой и Казачьей бухтах, где оборудуются временные причалы.
Никакого решения о запасном рубеже не принималось. Разговор перешел на то, как удержаться на нынешнем рубеже, с тем чтобы при первой возможности восстановить оборону по Бельбеку. Полковник Рыжи, полный, как всегда, горячей веры в свое оружие и получивший за последние дни порядочно боеприпасов, стал излагать свои предложения, уже детально им и Васильевым продуманные, об организации огня на завтра.
А у нас были основания ожидать, что гитлеровцы (и в том случае, если они сегодня приблизятся к Северной бухте, и в том, если это им не удастся) предпримут завтра, в канун Нового года, "последний, решительный штурм". Причем, возможно, не только с севера.
