– Сначала я тоже с неохотой согласился поехать в Париж, а сейчас, когда узнал, что в концертах примут участие и Глазунов, и Римский-Корсаков, и Рахманинов, и Феликс Блуменфельд, то почему ж отказываться от такой возможности поддержать русское искусство в Европе.
– Вся эта затея, Федор, отдает какой-то хлестаковщиной, ведь надо ж серьезно готовиться, репетировать не один раз, если мы хотим действительно блеснуть перед Европой, как ты говоришь. Может, ты слышал о скандале, который произошел после моего отказа петь в театре Зимина партию Вертера?
– Слышал, конечно, говорят, что Зимин подал на тебя в суд за то, что ты отказался от спектакля, объявленного и готового, а ты взял и не пришел, тем самым нанес ему убыток. Так ли? – добродушно спросил Шаляпин.
– Вот видишь, это кто-нибудь тебе рассказывал из зиминской челяди, все переврали. Я действительно отказался петь, но здесь необходимо понять причины моего отказа. Оперу мы готовили с Ипполитовым-Ивановым, но он внезапно заболел. Заменивший его господин Палица провел только одну репетицию, в одном месте заменил арфу на пианино – и в опере все изменилось, оркестр играл неряшливо, у музыкантов были свои счеты с дирекцией, грозили даже забастовкой, подумай, как можно было играть и петь в такой обстановке… Я был всегда аккуратным артистом, добросовестно относился к своим обязанностям. Партию я знал, но в таком спектакле я не мог выступать перед московской публикой. Зимин ничего не добьется, правда на моей стороне, кое-как я не хотел выступать, превыше всего я чту чувство артистического достоинства.
– И что, в самом деле Зимин подал в суд? И тебе известны свидетельские показания?
– Ты же знаешь, что газетчики не упустят такой шанс, чтобы по всему свету не растрезвонить о скандале. Есть и свидетельские показания, есть выступления адвокатов, интервью, сплетни, слухи… И самое удивительное, Федор, в том, что Ипполитов-Иванов заявил, что ничего страшного в том, что дирижер заменил арфу на пианино, ссылается при этом на Римского-Корсакова, который, дирижируя своей симфонией, заменил арфу на пианино. Что ж происходит в нашем мире? Свободно избранный директор Московской консерватории с таким добродушием ссылается на этот факт, как на явление нормальное и допустимое.
– Композитор имеет право изменить в своей симфонии инструменты, но нельзя, конечно, сравнивать композитора с дирижером. Конечно, Зимин проиграет процесс, а ты от этого только выиграешь. Во всяком случае, совесть твоя должна быть спокойна. И ты боишься, что и у Дягилева может такое же произойти?
– Есть такое опасение, а поэтому отказался и во второй раз. Мы же в Берлин вместе поедем после наших выступлений здесь. И домой после Берлина…
– Нет, я после Берлина к Дягилеву, в Париж. Этот человек давно меня интересует, смелый, рискованный человек, отважно вступает в полемику со Стасовым, с Теляковским, обвиняет их в рутине и догматизме, те в свою очередь обвиняют его в декадентстве, а он устраивает одну выставку лучше другой, вот и в Осеннем салоне выставка, как говорил Сергей Николаевич, привлекла внимание зрителей всего мира. Любопытно посмотреть, как он устроит концерты в Париже, он обещал, что этот концерт только начало его музыкальной деятельности за границей. Посмотрим, посмотрим…
В письмах Собинова сохранились драгоценные свидетельства о пребывании Федора Шаляпина в Монте-Карло. 14 февраля 1907 года Собинов – Садовской: «…Днем была первая репетиция на сцене. Явился туда и Федор. Держится он, как и везде, т. е. много балагурит, но все очень скромно и без всякой заносчивости. Со мной очень мил и сегодня хотел непременно обедать вместе. Я его жду в половине седьмого. Пообедаем где-нибудь, а затем и на вторую репетицию, которая будет с оркестром уже… Сторкио обещает быть очень интересной Маргаритой: не то что Салина или Дейша. Мы их обеих с Шаляпиным невольно вспомнили». 19 февраля: «…Третьего дня, как ты знаешь, я должен был петь «Мефистофеля». Накануне была небольшая репетиция, которая прошла отлично. Потом вечером Шаляпин пригласил Ушковых и меня с Судьбининым обедать. Обедали очень вкусно, но пили очень мало, конечно. Например, мы с Шаляпиным даже не дотронулись до шампанского. Вернулся я домой в половине десятого. Ждал меня дома по уговору шаляпинский парикмахер Федор. Начали мы с ним примерять мои парики и бороды, и так это потребовало много времени, чтобы уладить все получше, что наш сеанс кончился только в половине первого, причем у меня от клея прямо-таки свело физиономию…» 21 февраля: «…Целый день был дождь, в театре было холодно, сыро. Хорошо еще, что в уборных есть особые, удивительно, между прочим, удобные электрические грелки. Шаляпин жаловался, что у него царапает горло, я хоть и не жаловался, но мне казалось, что я без голоса совсем…» 22 февраля: «…Вчера шел дождь. После завтрака я лег спать, потом сел читать газеты. В это время доложили, что внизу сидит Шаляпин с каким-то господином. Оказалось, посланный от Терещенко. Я наотрез отказался говорить о деньгах, а вообще сказал, что возможно устроить вечер 12 марта, когда я кончу свои гастроли. Завтра мы должны дать ответ. Я сегодня решил, что отвечу отрицательно. Скажу, что должен уехать 11-го. Поди потом проверяй меня.
К Шаляпину приехала жена с младшим сыном. Они уже на квартире. Вчера мы пошли туда, но мадам не было дома. Сынишка двух с половиной лет одна прелесть: говорит сразу на трех языках: по-русски, итальянски и немецки. У него бонна немка…» 24 февраля: «…Сегодня днем, гуляя в саду, я встретил Шаляпина, который вел за руку своего младенца. Вот это была действительно умилительная картина! Федор действительно любит своих детей. В нем мне это ужасно симпатично».
13 марта 1907 года Собинов сообщает Е.М. Садовской, что накануне был на генеральной репетиции «Дон Карлоса», надеялся повидать Шаляпина, но лишь узнал, что Федор Иванович заболел. И на следующий день Леонид Витальевич проведал Шаляпина, который был «болен животом и вчера даже не был на репетиции». Но, видно, не настолько, чтобы отменять спектакль: «Вечером слушаем «Дон Карлоса». Я ожидаю большого удовольствия», – заканчивает письмо Собинов.
14 марта – концерт в доме Ушковых, друзей Собинова.
15 марта – снова «Дон Карлос», а 18 марта Шаляпин, Собинов и артисты театра «Казино», занятые в спектаклях «Мефистофель», «Дон Карлос», «Севильский цирюльник», сели на поезд, «специально заказанный великолепным Раулем», и отбыли в Берлин по приглашению дирекции Королевского театра.
«Все, что мы играли, очень нравилось и публике, переполнявшей уютный и милый Королевский театр, и кайзеру Вильгельму, – вспоминал Ф.И. Шаляпин. – «Мефистофель» очень удивил немецких драматических артистов. Кроме Барная, которого я уже знал как режиссера Королевского драматического театра, ко мне в уборную приходили и другие артисты, удивленные тем, что я играю оперу как драму. Я выслушивал немало тяжеловесных комплиментов, построенных очень многословно и прочно.
