«10 января Нахожусь на старой работе Фрыцы сейчас сильно обстреливают нас с тяжелых дальнобойных Прямо деревя с корнем вырывают снаряды Один танк зажег два подбил но до утра их отремонтировали
11 января Сегодня старое дело свое востанавливал нечего не зделаешь надо действовать думал открутытся но не получилось»
— Тут как раз и состоялось назначение майора Чернухи в штаб корпуса, а его сменил майор Королев. Видимо, Чернуха рассказывал Королеву обо мне раньше, и тот меня решил перехватить. Именно по этой причине меня «вызывали в лес» — в штаб полка — 9 января. Пришел я ночью к тому месту, где располагался штаб, а там уже никого нет. Одному солдату-связисту тоже нужно было вернуться в штаб. Пошли мы вдвоем разыскивать свое командование и скоро заблудились. Вышли к какому-то селению и решили здесь заночевать. А сами не знаем, на чьей территории теперь находимся — у себя в тылу или уже у немцев. Но все-таки зашли в крайний дом. Хозяева, конечно, ничего не знают, но без возражений предложили кровать. Связисту говорю: «Будем спать по очереди». Сам лег, взяв пистолет в левую руку (в неожиданных ситуациях я с левой руки стрелял лучше, чем с правой), а связист спал на спине с автоматом на груди, поставив его на боевой взвод. Мы знали, что на территории Польши, а особенно на территории Германии было немало случаев, когда хозяева дома, у кого вот так на ночь останавливались наши солдаты, или приводили кого-нибудь, или расправлялись с ними сами. В подобной ситуации летом мы никогда бы не остались в таком доме, а зимой нас холод загонял. На следующее утро благополучно нашли свой штаб.
«12 января Сегодня был проводником водил начальство на н.п. который я строял Ком. п. понравилось говорит со всем военным вкусом выбрано место ведь отсюда обзор на 360 градусов. Позно вернулся ребята получили водку Я выпил крепинько поужынал и лег спать но проснулся от крыков. Оказывается холуи перепили и начали драться попадали в траншею хрен их и поймет кто кого б'ет Я вылил на них ведро воды холодной тогда только мог понять кто там был розтянули их Запевалу дракы прывязали до колеса машыны покуда проспался»
— Спал я в этот раз в штабной землянке. А «холуями» называли ординарцев штабных офицеров. Самым привилегированным был ординарец командира полка — тот по мелким поручениям никуда не бегал, других заставлял. А у начальника штаба, у начальника связи, у парторга и у других — это все ординарцы равного ранга. Конечно, они всегда имели возможность выпить больше, чем положено по солдатской норме. У ординарца парторга полка, который официально считался писарем, была одна обязанность, как оказалось, совсем небезопасная — постоянно держать при себе все партийные документы. И однажды этот ординарец пропал вместе с этими документами. Чтобы найти его — а главным образом искали, конечно, не самого ординарца, а документы — подняли всех на ноги. Особенно долго гоняли нас, разведчиков. Но ни ординарца, ни документов мы не нашли. Скорее всего, его выкрали или убили и спрятали немцы. Немецкая фронтовая разведка охотилась за такими документами.
«13 января Под вечер выехали на н.п. завтра будем крушыть немецкую оборону. Я со своим отделением занял исходный рубеж между 1-м и 2-м батальоном Задача моему отделению простая ворваться в траншею захватить контрольного пленного и бегом его в штаб после чего находится пры опергрупе и выполнять все прыказы начштаба Это хуже он тупица»
— «Опергруппой» я здесь называю штабную группу, в которую входили начальник штаба полка, его помощник, связисты и мы, разведчики, поскольку должны всегда находиться при начальнике штаба. У начштаба была грузовая машина с будкой, которую, кстати, водил мой кореш Роговский. Назвать «тупицей» начштаба майора Косульникова, конечно, нельзя. Но по правде сказать, общаться с ним было очень тяжело. Объяснить или доказать что-то Косульникову невозможно. Если он сказал «нет» или сказал «да», то на своем будет стоять до конца. Хотя в некоторых случаях сам понимал, что неправ.
«14 января Началась артподготовка в 5–00 Загрохотало все. Такой сильный шум, грохот был что нельзя было говорить нечего не слыхать 8–00 огонь перенесли во вторую линию обороны…»
— Видно, как снаряд разрывается, но не слышно. Опасность здесь заключалась в том, что можно легко подставиться под осколок. Поэтому в такое время мы все лежали на дне окопа. А необстрелянные новички за какими-то своими надобностями ходили по траншеям. Если раз на тебя наступят — стерпишь. А второй, да еще обеими ногами — тут уж нет. Ударить — не дотянешься. Так мы их хватали за то место, что между ног, и укладывали рядом с собой. Для их же безопасности…
«Я со своим отделением побежал к проволочному заграждению и начали проволоку резать. 3 заду нас горели тры нашых танка, а остальные вели огонь с хода держа направления по соше к городу Головачув…»
— Обычно впереди идет пехота. Во время артподготовки пехотинцы стараются преодолеть нейтральную зону ползком, потом режут проволочные заграждения, а когда огонь переносится на вторую линию немецких окопов, поднимаются в атаку. Но так бывало далеко не всегда. Часто случалось, что пехоты на нашем участке не оказывалось — просто не хватало войск. Ведь матушку-пехоту выбивало первой. Тогда, к примеру, в нашем полку в атаку бросали всех, кто не стоял у орудий.
Немцы минировали не только передний край перед своими окопами, но очень часто им удавалось заминировать и нейтральную зону. Поэтому шли танки, которым не страшны противопехотные мины, а мы бежали за ними строго по следу гусениц. Шаг влево или шаг вправо — и нет тебя. Кстати, к концу войны у нас уже было немало американских легких танков «Прощай, Родина». Такое название им дали, конечно, наши танкисты, которые не хотели воевать на этих машинах из-за того, что у них броня была только лобовая, а сзади башню прикрывал только брезент. И пушка у них не поворачивалась. Из такого танка только хорошо выскакивать, когда он загорится. Но экипаж мог погибнуть от осколков сзади или сбоку разорвавшегося снаряда, даже от пуль атакующего «мессершмитга» или станкового пулемета, если танк оставит немецкую пехоту позади себя или начнет маневрировать вблизи немецких окопов. Ведь и нас, и немцев учили стрелять даже по смотровым щелям танков. А тут такая прекрасная мишень.
Приходилось нашим танкистам воевать еще и на английских танках «Валентина». Честно говоря, не знаю, почему их так называли. А еще — на тяжелых американских «Трумэн». Все они были очень неповоротливы и горели как факелы. У тяжелого «Трумэна», как в насмешку, были узкие гусеницы. Чуть грязь или сыпучий грунт — он сразу увязал. Наша «тридцатьчетверка» против этих танков на поле боя словно заяц против коровы. К тому же у «Трумэна» гусеницы и башня высокие — легко попасть из противотанковой пушки. Вот автомобили у них были хорошие, а танки — ни к черту. Если в атаку пошла ленд-лизовская техника, то потом навстречу нам то и дело попадались наши танкисты. «Все, — говорят, — хлопцы. На сегодня мы отвоевались».
