Но мы доведем и до 150 и почти уже довели. Но только потому, что тогда имели смелость «свое суждение иметь». Имели же мы эту смелость потому, что Особое совещание состояло из генералов, окруженных самыми влиятельными членами законодательных палат, для которых, как известно, закон не писан…
Вообще, размах у нас есть. Например, мы дали заказ на 40 000 000 сапог. Еще «немножко», и мы осуществим социалистический идеал, по крайней мере в отношении ног: вся нация будет одеваться, обуваться государством… по заказам Особого совещания по государственной обороне.
* * *
С этой стороны наша совесть чиста. Мы сделали все, что возможно… Свою обязанность «раздувальщиков священного огня» военного творчества исполняли не за страх, а за совесть.
Но вот другая сторона… Бывают минуты, когда я начинаю сомневаться… В другом отношении, где мы условились быть не раздувальщиками огня, а как раз наоборот – гасителями пожара, – исполняем ли мы свое намерение? Тушим ли мы революцию?..
* * *
Правда, больше года уже прошло. Революция до сих пор еще не разыгралась. Раздражение России, вызванное страшным отступлением 1915 года, действительно удалось направить в отдушину, именуемую Государственной Думой. Удалось перевести накипавшую революционную энергию и слова в пламенные речи и в искусные звонко-звенящие «переходы к очередным делам». Удалось подменить «революцию», т. е. кровь и разрушение, «революцией», т. е. словесным выговором правительству…
Удавалось и другое: удавалось на базе этих публичных «строгих выговоров» сохранить единство с ним, с правительством, в самом важном – в отношении войны. Удавалось все время твердо держать над куполом Таврического дворца яркий плакат – «Все для войны»… Сколько бы «медный всадник» ни называл прогрессивный блок «желтым блоком», это неправда, потому что блок трехцветный: он бело-сине-красный, он национальный, он русский!
Но…
Но не начинает ли красная полоса этой трехцветной эмблемы расширяться не «по чину» и заливать остальные цвета?
В минуту сомнений мне иногда начинает казаться, что из пожарных, задавшихся целью тушить революцию, мы невольно становимся ее поджигателями.
Мы слишком красноречивы… мы слишком талантливы в наших словесных упражнениях. Нам слишком верят, что правительство никуда не годно…
* * *
Ах, боже мой… Да ведь ужас и состоит в том, что это действительно так: оно действительно никуда не годно.
В техническом отношении еще куда ни шло. Конечно, нам далеко до Англии и Франции. Благодаря нашей отсталости огромная русская армия держит против себя гораздо меньше сил противника, чем это полагалось бы ей по численной разверстке. Нам недавно докладывали в Особом совещании, что во Франции на двух бойцов приходится один солдат в тылу. А у нас наоборот, на одного бойца приходится два солдата в тылу, т. е. вчетверо более. Благодаря этому число бойцов, выставленных Россией с населением в 170 000 000, немногим превышает число бойцов Франции с 40 000 000 населения. Это не мешает нам нести жесточайшие потери. По исчислению немцев, Россия по сегодняшний день потеряла 8 миллионов убитыми, ранеными и пленными. Этой ценой мы вывели из строя 4 миллиона противника [49].
Этот ужасный счет, по которому каждый выведенный из строя противник обходится в два русских, показывает, как щедро расходуется русское пушечное мясо. Один этот счет – приговор правительству. Приговор в настоящем и прошлом. Приговор над всем… Всему правящему и неправящему классу, всей интеллигенции, которая жила беспечно, не обращая внимания на то, как безнадежно, в смысле материальной культуры, Россия отстает от соседей…
То, что мы умели только «петь, танцевать, писать стихи и бросать бомбы», теперь окупается миллионами русских жизней – лишних русских жизней…
Мы не хотели и не могли быть Эдиссонами, мы презирали материальную культуру. Гораздо веселее было создавать «мировую» литературу, трансцендентальный балет и анархические теории. Но зато теперь пришла расплата.
Ты все пела…
Так поди же – попляши…
И вот мы пляшем… «последнее танго»… на гребне окопов, забитых трупами…
* * *
По счастью, «страна» не знает этого ужасного баланса смерти: два русских за одного немца, и поэтому эта самая тяжкая вина исторической России пока не ставится правительству на вид… Те, кто знает баланс, молчат. Ибо здесь пришлось бы коснуться и армии. А армия пока забронирована от нападок.
Об ошибках Ставки и бездарности иных генералов «политические вожди» молчат.
* * *
Но, может быть, так следовало поступить и относительно правительства? Закрыть глаза на все – лишь бы оно довело войну до конца…
Если так и следовало поступить, то это было невозможно. Когда мы съехались в 1915 году в Петроград, выбора не было. Все были так накалены, что «заклеймить виновников национальной катастрофы» было необходимо Государственной Думе, если она желала, чтобы ее призыв – новых жертв и нового подъема – был воспринят армией и страной. Между Думой и армией как бы сделалось немое соглашение:
Дума. Мы «их» ругаем, а вы уже не ругайтесь, а деритесь с немцами…
Армия. Мы и будем драться, если вы «их» как следует «нацукаете»…
* * *
И вот мы «цукаем». Не довольно ли? Беда в том, что никак остановиться нельзя.
Военные неудачи, напряжение, которое становится не под силу, утомление масс, явственно переходящее в отказ воевать, – все это требует особо искусной внутренней политики.
А внутренняя политика?.. Зачем это делается – одному богу известно…
Нельзя же в самом деле требовать от страны бесконечных жертв и в то же время ни на грош с ней не считаться… Можно не считаться, когда побеждаешь: победителей не судят… Но «побеждаемых» судят, и судят не только строго, а в высшей степени несправедливо, ибо сказано: «vае viсtis!»[11].
Надо признать этот несправедливый закон – «горе побежденным», надо признать неизбежность этой несправедливости и сообразно с этой неизбежностью поступать. Надо поступать так, чтобы откупиться не только от суда праведного, но и от несправедливого. Надо дать взятку тем, кто обличает… Ибо они имеют власть обличать, так как на каждого обличающего – миллионы жадно слушающих, миллионы думающих так же, нет, не так же, а гораздо хуже. Да, их миллионы, потому что военные неудачи принадлежат к тем фактам, которые не нуждаются в пропаганде… «Добрая слава за печкой лежит, а худая по миру бежит»… За поражения надо платить.
