Наконец, в юрте есть угол, позади почетного места, где стоят идолы: «Над хозяином, — отмечает Рубрук, — всегда есть изображение в виде куклы или статуэтки из войлока, которую они называют «брат хозяина», и другая такая же над головой хозяйки — «брат хозяйки»; они прикреплены к стене: выше между ними, есть еще одна, маленькая и худенькая, — хранительница дома».
Плано Карпини сообщает другие подробности об этой священной части монгольской юрты: «Монголы верят в Бога — создателя видимого и невидимого мира, который на этой земле дарит блага и посылает наказания, но они не возносят ему ни молитв, ни восхвалений и не выполняют в его честь никакого ритуала. Тем не менее они делают из войлока идолов, похожих на людей, и помещают их по обе стороны от входа в юрту, на подставке из того же материала в форме женской груди. Эти боги считаются покровителями стада; они дают молоко и приносят детенышей животным».
Эта форма идолопоклонства возникла довольно поздно у тюрко-монгольских народов. Кочевники кормили — символически — эти войлочные фигурки, смазывая им рот жиром, и прибегали к их защите в случае болезни.
Сосцы этих божков — хранителей домашнего очага — говорят о том, что за ними признавался дар плодовитости. Но у них была, конечно, и другая функция. Рубрук пишет, что монголы называли их родственниками хозяев («брат хозяина» и «брат хозяйки»), а Плано Карпини — что запрещалось под страхом смерти похищать божков, помещенных на повозке рядом с юртой. Некоторые фигурки, представляющие людей, могли находиться только у определенного очага, что заставляет думать, что это было символическое изображение предков, культ которых существовал с незапамятных времен.
Отметим еще, что отверстие для проветривания, над которым кольцами вился дым от очага, имело еще и космологическое значение: через него небесный свет проникал к домашнему очагу и предполагалось, что через это же отверстие в юрту входили боги. Эта дыра в крыше — око Неба, дарящее свет. Так, помнится, был зачат Чингисхан.
СЫРОЕ И ВАРЕНОЕ
«Пищу принимают только вечером, — отмечает Рубрук. — Утром дают пить или съедают немного проса. Но вечером нам давали мясо, лопатку барашка с ребрышками, а для питья подливали мясного бульона. Когда мы выпивали вдоволь мясного бульона, силы наши полностью восстанавливались, и мне кажется, что это самый здоровый из напитков и самый питательный… Иногда приходилось есть мясо полусырым или почти сырым, когда нечем было развести огонь».
Жилье, пищу, кустарные изделия — все давали домашние животные. Монгольская экономика основана на этой тесной связи человека и животных. Если охота и рыбная ловля — существенная добавка, и если пастухи выменивают иногда сельскохозяйственные продукты у оседлых народов, то живут они почти исключительно благодаря своим стадам, которые являются одновременно продуктом производства и потребления.
Молочные продукты и мясо составляют основу питания. Монголы предпочитают баранов и коз, потому что их воспроизводство происходит быстрее и они требуют небольшого ухода. Их мясо едят жареным, но чаще — вареным, иногда с добавлением дикорастущих трав, что придает им неповторимый аромат. В то время не было изобилия мясной пищи, так как нужно было щадить скот, особенно когда животные были не очень упитанными. Заметим, что, по официальной статистике, современные монголы съедают по полкилограмма мяса в день!
Тэмуджин и ему подобные, конечно, столько не съедали. Об этом свидетельствуют путешественники, описывая скорее примитивное меню монгольского стола: «Что касается их пищи и съестных припасов, знайте, что едят они мясо умерших или убитых животных — без различия… Мясом одного барана они кормят от пятидесяти до ста человек: в самом деле, они его режут на мелкие кусочки в пиалу с добавлением соли и воды; другого соуса они не знают», — отмечает по-прежнему Виллем де Рубрук. Посланец папы Иннокентия IV, францисканский монах Плано Карпини признается в откровенном отвращении к монгольскому столу: «В пищу монголам идет все, что только может быть съедобным: собаки, волки, лисы, лошади и при необходимости — даже человеческое мясо… Народ ест даже испражнения кобыл и жеребят. Мы видели, как они ели насекомых… Мы видели, как они ели даже мышей».
Не вызывает сомнений, что желудки обоих священнослужителей, родом из Франции, привыкли к другим деликатесам. Даже если Плано Карпини преувеличивает, множество рассказов подтверждает, что монгольский стол был далек от гастрономических изощрений. Некоторые авторы с отвращением описывают удивительный обычай обращения с пищей, приписываемый, в основном, хунну: согревать и смягчать куски сырого мяса, зажав их между своими бедрами и крупом лошади или положив их под седло. Амьен Марселлэн, который воевал против кочевников, так же, как и соратник Святого Людовика Жан де Жуанвилль, говорят то же самое о монголах. Даже при варварских нравах кочевников описание такого способа приготовления кажется сомнительным: кроме того, что вываленное в шерсти и смоченное потом сырое мясо не станет ни вкуснее, ни ароматнее, эффективность такого способа сделать его более мягким очень маловероятна!
Рубрук рассказывает о способе приготовления мяса, применяемом монголами: «Если случается, что умирает бык или лошадь, они высушивают мясо: разрезают его на тонкие ломтики, которые затем вывешивают на солнце и на ветру таким образом, что они сразу же высыхают, без соли, и не издают ни малейшего запаха». Это одно из возможных объяснений разнообразия «татарских бифштексов». Мясо, приготовленное таким способом, напоминает бизоний пем-микан (сушеное мясо) предков американских индейцев, букан (копченое мясо) дикого быка у карибов, или cha bong из свинины у вьетнамцев. Это высушенное мясо спрессовано, провялено, иногда присолено. Мясо, из которого удалена влага, хорошо сохраняется и чрезвычайно питательно: его едят, тщательно разжевывая, или, разделив на мелкие волокна и растерев в порошок, бросают в бульон. Несколько кусков сушеного мяса, притороченного к седлу вместе с бурдюком створоженного молока, твердого как известка, обеспечивают полноценное питание и составляют удобный военный рацион всадников, отправившихся в дальний поход. Во времена, когда интендантская служба в армии еще не существовала и трудно было находить еду в завоеванных землях, эта обеспеченность едой облегчила, без сомнения, продвижение войскам Чингисхана.
Другая главная пища кочевников — молоко и все его производные («белая еда»). Круглый год козы, овцы, коровы, верблюдицы и кобылы дают молоко, которое монголы собирают в мехи или кожаные ведра. Надои были невелики: в степных краях корова дает сегодня триста пятьдесят литров молока в год, то есть около литра в день. Кобыла может давать более двух литров молока в день при пяти- или шестиразовом ежедневном доении, осуществляемом мужчинами. Чтобы сохранить его подольше, из него готовят кислое молоко, сыворотку, яурт (тюркский термин, обозначающий «сгустить»), сыры или кумыс (перебродившее молоко, в основном кобылье). Известный еще во времена неолита, когда кислое молоко хранилось в деревянной посуде, сыр — один из древнейших продуктов, которые научились готовить. Этот продукт, по существу способный обеспечить полноценное питание, всегда высоко ценился пастухами. Монголы кипятят масло, чтобы освободить его от воды, и в таком виде сохраняют до самой зимы. Они дают скиснуть молочному осадку, доводят его до кипения, затем из полученной массы делают творожные шарики, которые затвердевают как камень. Это перебродившее кислое молоко затем смачивается водой, растирается, пока не растворится, и употребляется в таком виде.
