Мальчишки на Тверском бульваре играли в снежки.
Над самыми деревьями висели громадные аэростаты заграждений, опущенные утром. Невзорову бросилось в глаза, что у зениток и пулеметов стояли девушки в шинелях и касках. Видимо, артиллеристов-мужчин отправили на фронт.
У Белорусского вокзала стояли танки, под ними горели костры, чтобы в любой момент завести двигатели.
На этом же огне прокопченные, в черных шлемах танкисты разогревали консервы. А из метро сплошным потоком выходили бойцы, точно глубь земли рождала их - с обветренными лицами, неторопливым говором. Они строились ротными колоннами, уходили отсюда на фронт.
- Сибиряки, - заметил дядя Вася. - И мороз-то нипочем. Крепкие ребята.
Ближе к окраине города все менялось: исчезли прохожие, у противотанковых орудий артиллеристы в маскировочных халатах раскладывали снаряды. Дорога на Перхушково, как извилистый туннель, пробитый через снега, темнела бомбовыми воронками. Кое-где объезжали разбитые, еще дымящиеся грузовики - следы недавней бомбежки. Уже на семнадцатом километре отчетливо слышалась пулеметная трескотня, стали встречаться раненые, бредущие к Москве. Тут забуксовавшую "эмку" обогнал кавалерийский эскадрон, взмыленные кони роняли с губ пену, мелькали ножны, стремена, шпоры. И, когда тронулись дальше, эскадрон успел скрыться в лощине. Над Перхушковом завязался воздушный бой. Истребители крутились, наполняя холодное, как бескрайняя голубоватая льдина, небо вспышками огня, стуком автоматических пушек. То один, то другой самолет будто падал и, едва не задев верхушки сосен, круто устремлялся вверх. Но вот "мессершмитт" не вышел из пике, столб дыма взметнулся над лесом. К месту боя летели еще три звена истребителей со стороны Москвы. И немецкие пилоты, должно быть заметив их, начали уходить. На земле в этот момент чаще загромыхала артиллерия, неистовым треском переплелись автоматные и пулеметные очереди.
Штаб фронта занимал старинный двухэтажный особняк на берегу пруда, окаймленного вековыми соснами и березами. Через густой лес к нему вела широкая, прямая аллея. На этой красивой аллее стояли повозки, врачи бинтовали раненых, слышались крики, стоны. Грузовик с реактивной установкой приткнулся меж деревьев. И вдруг мелькнуло пламя, лес заполнился скрежетом, громом. Длинные тела ракет, обжигая огненными хвостами верхушки сосен, унеслись на юг.
Когда Невзоров подъехал к штабу, суматоха, вызванная появлением отряда немцев, улеглась. Ему сказали, что прорвалось не меньше батальона с тремя танками, но их оттеснили, а для Шапошникова захвачен танкист-лейтенант. Этого танкиста, правда, оглушило разрывом снаряда, и он ничего не соображает, да пока едут в Москву, начнет говорить.
Пленный, еще совсем молодой, лет двадцати, сидел у крыльца, обхватив трясущуюся голову руками. Он был забрызган чужой кровью, смерзшейся на комбинезоне и в светлых волосах. Дядя Вася тоже вылез из машины и, внимательно разглядывая танкиста, проговорил:
- Ишь ты... Застудится малый.
- Усади его в машину, - приказал Невзоров. - Да чем-нибудь руки свяжи.
В полутора километрах на снежном поле глыбой темнел подбитый танк. Мимо него цепью бежали к соседнему лесу бойцы. Опушка леса кудрявилась разрывами мин, где-то в дыму стучали пулеметы. Над головой Невзорова брызнуло мелкими осколками разбитое стекло.
- Легли бы, подполковник, - сказал, подойдя к нему, высокий, широкоплечий командир в задымленном полушубке с автоматом на груди. - Дура пуля щелкнет - и поминай как звали.
- А вы что стоите? - улыбнулся Невзоров.
Лицо этого командира светилось такой жизнерадостностью, так весело щурились янтарного цвета глаза, что невольно хотелось улыбнуться.
- Я с фронта, из дивизии. У нас это обычное дело.
Здесь в тылу рассчитывал часок отдохнуть, а пришлось автомат брать. Это уж добивают их... Сказали, что какой-то подполковник едет в Москву. Я его ищу. Не вы?
- Да.
- Капитан Лосев, - представился тот, - У меня к вам деликатная просьба. Записку не отвезете? Я сейчас напишу.
Невзоров пожал плечами, и Лосев торопливо добавил:
- Что вам стоит? Почтой неделю идет... А я две недели как виделся. Это на Арбате. Мимо будете ехать.
- Ну, хорошо, - кивнул Невзоров. - Только скорее.
Через десять минут еду.
Лосев торопливо расстегнул полушубок, из кармана гимнастерки вынул блокнот.
- За одну минуту напишу.
В его блокноте лежала фотография. Невзоров от удивления прикрыл на миг и снова открыл глаза. То была фотография Эльвиры.
- Красивая? - радостно засмеялся Лосев. - Да-а!
Мало что красивая. У нее сердце золотое, а характер еще лучше. С ней жить, как в сказке.
Невзоров теперь внимательно посмотрел на его лицо:
широкие, обветренные скулы, твердые губы, прямой, будто вылитый из меди нос. За внешним добродушием угадывалась твердая воля и широкая натура русского человека. А лет на вид не более тридцати.
- Я в госпитале на Арбате лежал, - объяснил капитан - Там и познакомился. Она, бедняга, хлебнула горя.
Какой-то оболтус у нее муж был. Разве не оболтус, если такую женщину упустил? Теперь все на место встанет.
Да сами увидите, какая она золото, чаем вас напоит...
- Боюсь, капитан, что не смогу, - произнес Невзоров.
- Так это одна минута. Сделайте одолжение!
- Не могу, - резко сказал Невзоров. - Потому что этот оболтус, как вы говорите, я и есть.
- Ну? - шепотом вдруг спросил тот. - Вы Невзоров? Ну и заварушка... Что же нам делать? Эх, черт!
Он поморгал веками, собрал морщины на лбу и неожиданно рассмеялся:
- Вот дела! А что делать?.. Жизнь... Где вам не повезло, мне будет удача. Как в наступлении целого фронта: одни потери несут, другим легче...
- Она ругает меня? - спросил Невзоров.
- Да нет... Говорит, сама виновата. Женщины при этой ситуации нашего брата кроют. А тут наоборот. Золотой характер!.. Ну и тесен же мир. Что нам-то с вами делать? Может, будем друзьями?.. Записочку кинете в ящик?
- Так и быть, - криво усмехнулся Невзоров.
Опять заскрежетала реактивная установка, и вой мин повис над лесом.
XXI
Густав Зиг лежал у поваленной сосны. Это дерево и спасло его, когда обрушился залп ракет. Эти реактивные мины были страшнее всего. Снег как бы испарился, черная земля обгорела. Скрученная, раскаленная мгновенным жаром хвоя дымилась. А лес гудел, кряхтел, точно огромное живое существо, которое нещадно посекли цепями. Разрывы обычных мин теперь казались легкими хлопками. Поблизости от Густава валялась чья-то оторваннал нога с лохмотьями штанины, на разбросанных трупах дымились шинели. За деревьями горел танк, а другой, последний из семи двигавшихся с батальоном, отползал... По полю к лесу неровной, вогнутой цепью, утопая до колен в снегу, бежали русские солдаты, что-то крича. Но голоса, ослабленные расстоянием и треском выстрелов, сливались, напоминая глухое жужжание.
