Император нахмурился. Он, очевидно, начал угадывать смысл ответов капитана.
– Вызови бывших с тобою в походе, – приказал он.
Капитан стал перед ротой и скомандовал.
– Венгерцы, вперед! Стройся! Глаза направо.
Сотня с небольшим солдат вышли из фронта вперед, живо выстроились и выровнялись. Император осмотрел их и еще более нахмурился.
– Все, ваше величество! Сто восемьдесят восемь человек мы похоронили в Венгрии и каждый день молимся за упокой их душ.
Государь взял за руку одного старого генерала, сопутствовавшего ему (имени и положения которого капитан Смирнов не знал), и, отойдя с ним в сторону, что-то долго и горячо говорил ему. Генерал, слушая государя, беспрестанно кланялся.
Затем, вернувшись назад, государь взял капитана Смирнова за плечо и, выйдя с ним перед фронтом, сказал:
– Ты получишь на роту десять Георгиевских крестов; всем остальным медали и по пяти рублей на человека. Ты сам что получил за кампанию?
– Счастье говорить сегодня с тобою, государь! – ответил капитан, прослезившийся от радости, что наконец-то его солдаты, которых он так любил, были оценены по достоинству и притом самим царем.
Император притянул к себе капитана и поцеловал его.
– Поздравляю тебя полковником и Георгиевским кавалером, – сказал он. – Спасибо, ребята, за славную службу! – крикнул он солдатам.
– Ура-а! – ответили они и, в порыве восторга, забыв всякую дисциплину, окружили государя и капитана, целуя полы их сюртуков и руки и продолжая кричать: – Ура-а! Рады стараться, ура-а!
Когда по приказанию государя они снова выстроились, государь еще раз обратился к полковнику Смирнову и сказал ему:
– Составь рапорт о всех делах, в которых участвовал, и представь по начальству на мое имя, а этот свой памятник убери.
– Слушаю, ваше величество! – ответил новопроизведенный полковник.
По уходе императора полковник Смирнов велел саперам немедля же срыть курган, а бронзового испанца со шпагой в руке перенес на свой письменный стол.
– Ведь болван, – говорил он потом, щелкая испанца ногтями, – а сумел доложить государю о моих саперах лучше всякого штабного писаря…
По чину полковника Смирнов уже не мог оставаться командиром роты и вскоре получил один из саперных батальонов, расположенных на юге России.
XVIII. Император Николай I как супруг
Император Николай I был человек очень неприхотливый насчет жизненных удобств. Спал он на простой железной кровати с жестким волосяным тюфяком и покрывался не одеялом, а старою шинелью.
Точно так же он не был охотник до хитрой французской кухни, а предпочитал простые русские кушанья, в особенности щи да гречневую кашу, которая если не ежедневно, то очень часто подавалась ему в особом горшочке. Шелковая подкладка на его старой шинели была покрыта таким количеством заплат, какое редко было встретить и у бедного армейского офицера.
Но насколько он был прост относительно себя, настолько же он был расточителен, когда дело касалось императрицы Александры Федоровны. Он не жалел никаких расходов, чтобы доставить ей малейшее удобство.
Последние годы ее жизни доктора предписали ей пребывание в Ницце, куда она и ездила два или три раза. Нечего и говорить, что в Ницце был для нее куплен богатый дом, на берегу моря, который был отделан со всевозможной роскошью.
Но однажды, по маршруту, ей приходилось переночевать в Вильне. Для этой остановки всего на одни сутки был куплен дом за сто тысяч и заново отделан и меблирован от подвалов до чердака.
Проживая в Ницце, императрица устраивала иногда народные обеды. Для этого на эспланаде перед дворцом накрывались столы на несколько сот, а не то и тысяч человек, и каждый обедавший, уходя, имел право взять с собою весь прибор, а в числе прибора находился, между прочим, серебряный стаканчик, с вырезанным на нем вензелем императрицы.
Если о богатстве России долгое время ходили в Европе баснословные рассказы, то этим рассказам, конечно, много содействовала роскошь, которою император окружал свою боготворимую спутницу жизни. Слухи о ее расточительности за границей доходили, конечно, и в Poccию и немало льстили патриотическому самолюбию.
Так как императрице не нравилась местная вода, то из Петербурга каждый день особые курьеры привозили бочонки невской воды, уложенные в особые ящики, наполненные льдом. Зная это, многие жители Ниццы старались добыть разными путями хоть рюмку невской воды, чтобы иметь понятие о такой редкости. Опытные курьеры прихватывали с собою лишний бочонок и распродавали его воду, стаканами или рюмками, чуть не на вес золота.
Мне случилось в 1861 году проезжать в дилижансе из Тулона в Ниццу, и так как, для избежания духоты, я сидел на переднем, открытом, месте, то со мною рядом помещался кондуктор. Он мне рассказывал дорогою, что ему привелось два раза обедать за счет русской императрицы, и он хранит полученные на этих обедах два серебряных стаканчика.
Когда же я возвращался из-за границы, то в поезде из Берлина в Петербург ехал со мною курьер, который был послан с какими-то вещами к королеве Виртембергской Ольге Николаевне. Оказалось, что он был из числа тех курьеров, которые возили воду для императрицы Александры Федоровны из Петербурга в Ниццу.
– Это было хорошее время для нас, – говорил он. – Кроме продажи воды в Ницце, мы наживались еще контрабандою.
– Каким же образом?
– Да очень просто: ведь нас, императорских курьеров, ни на какой таможне не осматривают. Поэтому мы свободно провозим что угодно, лишь бы не бросалось в глаза. Я и теперь кое-что везу.
– А что именно?
Но курьер улыбнулся и, махнув рукою, ничего не ответил. Я же почел неудобным допытываться настойчивее.
XIX. Комендант Фельдман
В начале февраля 1855 года сидели мы, офицеры инженерного училища, в классе и мирно слушали лекцию долговременной фортификации, которую читал нам капитан Квист, как вдруг двери из соседнего, старшего офицерского класса с шумом растворились на обе половины и прибежавший быстро сторож впопыхах объявил: «Государь идет!»
Чтоб понять наше удивление, надо заметить, что государь заезжал к нам в училище всегда осенью, а в эти месяцы, после Нового года, никогда не заглядывал. Мы все знали, что дела в Севастополе идут очень плохо, и потому понятно, что всех охватила одна и та же мысль, что случилось что-нибудь особенное, что заставило государя изменить своим обычаям.
Не успели мы кое-как оправиться, застегнуть расстегнутые пуговицы и привести в более приличный вид разбросанные на столах чертежи, книги и бумаги, как заслышали так знакомый нам громкий и звонкий голос государя в старшем офицерском классе, сердито кричавшего:
