влеку дневное иго я.
А на мозгах
верхом
«Закон»,
на сердце цепь —
«Религия»».
Однако любовным отношениям поэта эти ограничения не мешают, и он говорит:
«Я бы всех в любви моей выкупал,
да в дома обнесён океан её!»
И хотя на полях Европы идёт мировая война, гибнут люди, Маяковский, по его собственным словам, продолжает находиться «в плену» закона и религии. Но он знает, что посреди этого мирового столпотворения мирно «живёт Повелитель Всего – соперник мой, мой неодолимый враг». И поэт с возмущением восклицает:
«Встряхивают революции царств тельца,
меняет погонщиков человечий табун,
но тебя,
некоронованного сердец владельца,
ни один не трогает бунт».
В третьей главе – «Страсти Маяковского» — поэт сообщает о том, как к этому Божеству любви «идут, идут горожане выкупаться в Его изобилии». И среди тех, кто ушёл к Нему, поэт увидел свою возлюбленную. Разумеется, после такого открытия он с огорчением произносит слова, которые звучат в следующей главе – «Вознесение Маяковского»:
«А сердце рвётся к выстрелу,
а горло бредит бритвою».
После этого признания (как бы в продолжении темы, начатой во «Флейте-позвоночнике») начинаются поиски способов ухода в мир иной. Во «Флейте», как мы помним, поэт восклицал: «Я хочу одной отравы – пить и пить стихи». Теперь поэтической отравы ему уже мало, и он…
«Звонюсь в звонок.
Аптекаря!
Аптекаря!..
Протягивает череп.
«Яд»»
Маяковский принимает это снадобье. И начинается его вознесение…
«… в американском пиджаке
и в блеске жёлтых ботинок».
Начинается следующая глава – «Маяковский в небе». К вознёсшемуся поэту любезно обращается ангел:
«"Ну, как вам,
Владимир Владимирович,
нравится бездна?"
И я отвечаю так же любезно:
"Прекрасная бездна.
Бездна – восторг!"»
Поэт принимается выше, осматривается вокруг, встречает «новых» вознесшихся:
«И если
знакомые
являлись, умирав,
сопровождал их,
показывая в рампе созвездий
величественную бутафорию миров».
Но когда его, попавшего на «Центральную станцию всех явлений», откуда и происходит управление мирами, просят сделать что-нибудь, чтобы бессмысленные войны прекратили поливать землю кровью, он отвечает (в пику своей поэме «Война и мир»):
«Шут с ними!
Пусть поливают,
плевать!»
Но вот вознесённый на небеса поэт начинает скучать. Его тянет на покинутую землю. И он говорит отцу-лесничему встреченному там же, на небесах: «Мне скушно, папаша!» После этого начинается глава под названием «Возвращение Маяковского».
Он возвращается на землю. Спустя много тысяч лет после своего вознесения. И видит, что на земле мало что изменилось. Как и при его жизни…
«… из Чикаг
сквозь Тамбовы
катятся рубли».
И всем по-прежнему управляет всё тот же «главный танцмейстер земного канкана». И людям, поклоняющимся этому «танцмейстеру», ничем не поможешь. И поэт восклицает:
«Тише, философы!
Я знаю —
не спорьте —
зачем источник жизни дарен им.
Затем, чтоб рвать,
затем, чтоб портить
дни листкам календарным».
И Маяковский решает отомстить «главному танцмейстеру». Он покупает у антиквара кинжал, чтобы «сладко чувствовать, что вот перед местью я».
И начинается последняя глава – «Маяковский – векам». В ней говорится о том, что поэт попал на реку, которая когда-то «называлась Невою». Он в Петрограде, в «бессмысленном городе». Находит улицу, на которой когда-то жил:
«"– Прохожий!
Это улица Жуковского?"
Смотрит,
как смотрит дитя на скелет,
глаза вот такие,
старается мимо.
"Она – Маяковского тысячи лет,
он здесь застрелился у двери любимой".
Кто,
я застрелился?
Такое загнут!»
А что стало с его любимой? – интересуется поэт. Ему отвечают, что она выбросилась из окна:
«Легенда есть:
к нему
из окна.
Вот так и валялись
тело на теле».
Вот, собственно, и всё. Поэма подошла к концу.
Если сравнить небольшое (полуторастраничное) стихотворение Максима Горького «Человек» с солидной поэмой Владимира Маяковского того же названия, то сразу бросится в глаза отсутствие в поэме глубоких мыслей – её автору просто нечего сказать. Горьковский «Человек» заканчивается так:
«Всё в Человеке – всё для Человека! Вот снова, величавый и свободный, подняв высоко гордую главу, он медленно, но твёрдыми шагами идёт по праху старых предрассудков… и Человеку нет конца пути! Так шествует мятежный Человек – вперёд! и – выше! всё – вперёд! и – выше!»
А вот как заканчивается поэма Маяковского того же названия:
«Куда теперь?
Куда глаза
глядят.
Поля?
Пускай поля!
Траля-ля, дзин-дза,
тра-ля-ля, дзин-дза,
тра – ля – ля – ля – ля-ля – ля – ля!
Петлей на шею луч накинь!
Сплетусь в палящем лете я!
Гремят на мне
наручники,
любви тысячелетия…»
Получается, что именно это и хотел сказать векам Владимир Маяковский.
Возникает вопрос, а в здравом ли уме это всё сочинялось? В трагедии «Владимир Маяковский» поэт уже признавался в своём «безумии». Во «Флейте-позвоночнике» он писал:
