В то же время своим докладом о промышленности Троцкий продемонстрировал, что способен выполнять и «другую сложную работу», кроме военной. В этом докладе Троцкий особо остановился на острой проблеме экономики – нараставшем разрыве в ценах на промышленную и сельскохозяйственную продукцию. (Демонстрируя диаграмму, иллюстрирующую динамику этих цен, Троцкий заметил: «Вот какая получилась раскаряка, или ножницы!» Это яркое выражение привилось и с тех пор вошло в постоянный лексикон советской жизни.)
Троцкий видел выход в решении этой проблемы, с одной стороны, в совершенствовании работы промышленности. С другой стороны, он предлагал расширять государственный экспорт хлеба. В этом вопросе он проявлял немалые познания, так как он был знаком ему с детства. С этой целью он выступал за государственную монополию внешней торговли, рассчитывая, что Европа будет «за хлеб… платить нам машинами и фабричными предметами потребления (последних, разумеется, мы будем брать как можно меньше)».
Для того чтобы улучшить работу промышленности, Троцкий предлагал осуществить «концентрацию производства на наилучше оборудованных, наилучше расположенных в географическом и торговом смысле предприятиях». Он говорил о необходимости «увольнять рабочих и работниц», ибо считал, что нельзя содержать «на заводах лишнее количество рабочих и работниц, еле работающих, но получающих зарплату, на треть работающих, для того только, чтобы не обрекать их на открытую безработицу».
Инструментом защиты государственных интересов внутри страны и за ее пределами должно было стать планирование, учитывающее конъюнктуру рынка. Троцкий поддерживал предложение Г.М. Кржижановского, направленное на согласованность действий Госплана с Советом Труда и Обороны. Опираясь на Госплан, Троцкий предлагал обуздать стихию рынка. Он рассчитывал распространить государственный план «на весь рынок, тем самым поглотив и уничтожив его. Другими словами, наши успехи на основе новой экономической политики автоматически приближают ее ликвидацию, ее замену новейшей экономической политикой, которая будет социалистической политикой».
Выступая с отдельными критическими замечаниями в адрес докладчика, делегаты съезда в целом выражали удовлетворение намеченной программой экономического развития. Своим докладом Троцкий сумел показать себя в выгодном свете, как руководитель, разбирающийся в сложных хозяйственных вопросах и отстаивавший программу строительства социализма, которая воспринималась как реалистичная.
Укреплению престижа Троцкого способствовали и многочисленные приветствия в его адрес, которые звучали от имени рабочих делегаций. (XII съезд партии резко отличался от предыдущих съездов по огромному числу выступлений от рабочих коллективов с приветствиями съезду.) В здравицах рабочих делегаций неоднократно вспоминали Троцкого как «великого», «народного» или «красного» вождя Красной Армии. Троцкий был единственным из руководства партии, кто удостоился быть избранным в почетные рабочие. На съезде был оглашен протокол расценочно-конфликтной комиссии при Глуховской фабрике имени Ленина, подписанный председателем фабкома Квасманом и секретарем Казасом, в котором было записано:
«Зачислить т. Троцкого почетным прядильщиком Глуховской фабрики с 23 апреля с. г. и назначить тарифную ставку по седьмому разряду, руководствуясь тарифом союза текстильщиков». Глава делегации глуховских текстильщиков предупредил, что «крайний срок явления т. Троцкого на фабрику – это 1 мая, и мы просим президиум передать т. Троцкому, чтобы он хоть раз за всю революцию заявился на нашу фабрику и сказал свое веское слово нашим рабочим».
Фамилия Троцкого часто звучала вместе с фамилией Ленина («Да здравствуют мировые вожди пролетарской революции товарищи Ленин и Троцкий!», «Да здравствуют Ильич, Троцкий!», «Да здравствуют наши вожди тт. Ленин, Троцкий, Зиновьев!»).
И хотя Троцкий не был главным докладчиком съезда, а за его стенами не прекращалась борьба в политбюро, где он был в одиночестве против всех, XII съезд помог укреплению его влияния на партийные массы, а главное, вдохнул надежду в его сторонников, уже два года ожидавших сигнала к возобновлению борьбы. Троцкий мог прийти к выводу, что его тактика постоянного запугивания руководства партии угрозой раскола и в то же время воздержания от активных выступлений против вождей Политбюро приносит ему ощутимые выгоды без чрезмерных усилий. Он терпеливо готовился к решающей схватке за власть.
УТИНАЯ ОХОТА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Летом 1923 года ситуация в стране ухудшилась. Относительно дорогая промышленная продукция не находила сбыта. Ряд предприятий прекратили работу, а многие не могли оплачивать труд рабочих. На заводах и фабриках начались забастовки. Обстановка брожения всегда благоприятствовала появлению политиканов, активно использовавших социальную демагогию и атаковавших существующие порядки. К забастовкам подстрекали члены партии, входившие в состав «Рабочей группы» и «Рабочей правды». В мае 1923 года было решено арестовать коммуниста Мясникова и двадцать других членов «Рабочей группы», которые распространяли материалы с нападками на политику страны. Троцкий не возражал против этого решения.
В этой напряженной обстановке руководство партии стремилось укрепить свой контроль над вооруженными силами страны. В письме И. Британу цитировался Троцкий, который якобы заявил, что «его армия – редиска, красная снаружи и белая внутри». Анонимный корреспондент утверждал, что «С.С. Каменев, ее фактический вождь и царский служака, все еще не коммунист, загадочно крутит свои великолепнейшие усы и внушает нам неподдельный страх своим молчанием, которое таит в себе черт знает что». Четыре года назад такой же страх внушал его предшественник И.И. Вацетис, одно время даже арестованный по подозрению в бонапартистских амбициях.
Впрочем, подозрения в бонапартизме распространялись и на самого предреввоенсовета. Член Исполкома Коминтерна Альфред Рос-мер утверждал, что в 1923 году в высших партийных кругах страны были широко распространены слухи такого рода: «Троцкий воображает себя Бонапартом», «Троцкий хочет действовать как Бонапарт». Вероятно, эти слухи повлияли на предложение Зиновьева ввести в состав Революционного Военного Совета И.В. Сталина или К.Е. Ворошилова.
Троцкий крайне болезненно прореагировал на это предложение, означавшее, что его враги из «царицынской группы» войдут в его «владения». Он не только подал в отставку со всех своих постов, но попросил, чтобы в ответ на просьбу лидера ГКП X. Брандлера его направили «как солдата революции», чтобы помочь Германской коммунистической партии организовать пролетарское восстание. Если бы это произошло, то шаг Троцкого опередил бы беспримерный поступок Че Гевары, когда тот вышел из кубинского правительства, чтобы отправиться в Боливию для участия в революционной борьбе. Однако в отличие от Гевары заявление Троцкого явилось лишь красивым жестом. Аналогичный жест сделал и Зиновьев, который заявил, что вместо Троцкого он, председатель Коминтерна, уедет в Германию как «солдат революции». В спор вмешался Сталин, заявивший, что отъезд двух членов Политбюро развалит работу руководства. Кроме того, он уверил, что не претендует на место в Реввоенсовете. Контроль над германскими событиями от Коминтерна поручили Радеку и Пятакову.
