Ольга Матич - Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи

423

Родни Кинг ехал пьяным на большой скорости, и когда полиция его остановила, он сопротивлялся, отказываясь лечь на землю вниз лицом. В результате Кинга избило четверо полицейских.

Джесси Джексон – сподвижник Мартина Лютера Кинга, известный правозащитник.

О своих подругах и Бирнбаумах я пишу в других главах.

Однажды мы с ним съездили на две недели в Мексику и провели много времени на полуострове Юкатан, центре цивилизации майя, разглядывая древности. Насколько я знаю, это его единственное заграничное путешествие.

Об этом проекте я пишу в главе «Миша Павлов, или Мой младший брат».

Вскоре после того как мы разошлись, он стал писать в красках, но в неопримитивистской манере.

Об этом вечере я пишу в главе «Василий Аксенов, или Мои 1970-е».

Однажды у меня в Беркли, приметив стоявшую на полке в гостиной пластинку Булата Окуджавы с его портретом, Кен сообщил, что у него тоже такая есть – он купил ее в магазине старых пластинок в Эл-Эй и иногда слушает. Свою я привезла из Москвы в 1976 году и слушала очень часто (см. главу «Булат Окуджава и как меня подслушивали»). Видимо, песни Окуджавы Кену тогда понравились и он их запомнил.

Лимонов Э. Культура кладбищ. Контрольный выстрел. М., 2003. С. 186.

В случае с Бродским Кен сказал, что ему было интересно послушать его стихи – ведь они существовали и в переводе.

О встрече Алика с Кеном см. главу «Алик Жолковский, или Профессор Z.».

У него уже много лет неофициальная жена, опять-таки белая. Как мне кажется, он не хочет ее со мной знакомить, хотя мой брат у них в гостях бывал, а они приезжали к нему в Монтерей.

Кто-то из твоих русских (англ.).

См. с. 253.

http://russianwriters.berkeley.edu/bulat-okudzhava-2. Здесь также можно послушать интервью с любителями его творчества и людьми, знавшими Булата Окуджаву лично.

Еще он сказал мне, что был знаком с Шульгиным и однажды вез его из Владимира в Москву. Правда это или нет, мне неизвестно – никаких следов их знакомства в печати я не обнаружила.

Баэз была очень известной певицей 1960–1970-х годов (среди ее почитателей была и я), игравшей важную роль в протестных акциях против войны во Вьетнаме и часто выступавшей с Бобом Диланом.

Выходя из собора, я встретила Никиту Алексеевича Струве (редактора «Вестника русского христианского движения» и внука П. Б. Струве), с которым потом оказалась на одном самолете в Москву. В прошлом наши семьи дружили, и во время полета он рассказал мне много нового об Ирине Гуаданини (о ней и ее нашумевшем романе с Набоковым я пишу в семейной части книги, см. главу «Ирина Гуаданини и Владимир Набоков: история одной любви»).

Занимаясь другой темой – русскими актерами, игравшими мелкие роли и работавшими статистами в Голливуде, – я посетила кладбище студии «Парамаунт» в Голливуде, где похоронены такие знаменитости, как Рудольф Валентино, но не только: есть там и могилы некоторых моих «персонажей». Среди новых захоронений на главной кладбищенской аллее я увидела несколько могил молодых русских, которые напомнили мне памятники братве.

Matich O. Mobster Gravestones in 1990s Russia // Global Crime. 2006. Vol. 7/1.

Сам Бурелли тоже был поэтом и знатоком русской литературы и современного искусства. Эдуард Лимонов, друживший с ним, посвятил ему стихотворение. Между прочим, и Ахмадулина и Мессерер высоко оценили его первый роман «Это я – Эдичка».

Помнится, языковед Генрих Бирнбаум, его жена Марианна и вслед за ними Ворт задавались вопросом о том, как Владимир Федорович попал на Запад; ответ был: «Ушел с немцами в конце войны»; еще добавлялось: «Он им наверняка сочувствовал». Когда я им возражала, напоминая о поврежденной в результате ранения на фронте ноге Маркова (так его недуг объясняли у нас дома), они утверждали, что ногу он повредил еще в детстве. После моей первой поездки в Советский Союз (1973), где старые университетские друзья Маркова подтвердили мою версию (на их памяти у него с ногами все было в порядке), я с большим удовольствием оповестила об этом его коллег. Меня возмущали недостоверные высказывания o симпатии эмигрантов второй волны к немцам – притом что многие из них попали к немцам в плен (как тот же Марков) или были вывезены в Германию на принудительные работы. Были, конечно, и коллаборационисты, даже в большом количестве, но среди уходивших с немцами все-таки было больше тех, кто просто хотел бежать от советской власти.

Ахмадулина не любила говорить по-английски, но в Лос-Анджелесе иногда приходилось, и она обыкновенно начинала словами: «My English go home». Я помню, как она переиначила название красивой, голосистой птицы «blue jay» (североамериканской сойки) в «blue joy» (синяя радость). Сойки часто прилетали на лужайку за домом Ворта, чему Белла очень радовалась. Она сама чем-то напоминала птицу, особенно когда читала стихи, чуть задирая голову и как бы вычирикивая слова.

Аксенов поссорился с Евтушенко после отрицательной рецензии последнего на роман «Джин Грин – неприкасаемый: карьера агента ЦРУ № 014» (см. об этом романе в главе «Василий Аксенов, или Мои 1970-е». С. 354).

Самое большое состоялось в знаменитом Мэдисон-сквер-гардене в 1972 году, правда не на главной арене, но тоже большой (на 5 тысяч мест). Как писал выступавший с ним известный американский поэт Джеймс Дикки, это было крайне странное представление, совмещавшее поэзию, рок-музыку и даже речь сенатора Юджина Маккарти, левого либерала, снова пытавшегося выдвинуть свою кандидатуру в президенты. В 1968 году сенатор Маккарти был первым государственным деятелем, выступившим публично против войны во Вьетнаме и баллотировавшимся в президенты. Под давлением кандидатур Маккарти, затем Роберта Кеннеди Джонсон решил не идти на второй срок. Я тогда в праймериз голосовала за Маккарти.

До этого я возила Коржавина к своим родителям в Монтерей. Они друг другу понравились – отчасти потому, что у них были схожие политические убеждения в отношении Советского Союза и литературной политики третьей волны эмиграции (им была ближе позиция Солженицына, чем Синявского).