из прекрасных пригородов Ленинграда. <…>
Еще гремят орудийные раскаты, тяжелая борьба еще не окончена, враг под Ленинградом еще не уничтожен, но час окончательной победы близок. И перед нами, архитекторами, стоит огромная задача – еще интенсивнее готовиться к залечиванию ран, нанесенных нашему городу. Вместе со всеми трудящимися мы должны сделать и сделаем наш город еще прекраснее, величественнее».
Архитекторы В. Голли, И. Фомин, В. Каменский
Ленинградцы ликуют!
Блокада снята!! Ленинград свободен!!
У нас салют. 324 орудия стреляют 24 раза. Волшебный фейерверк длился 35 минут. Над Невой и Марсовым полем взлетали тысячи разноцветных ракет. Небо освещали лучи цветных прожекторов. Громоподобные залпы сотрясали воздух. Было светло, как днем. Ленинградцы смеялись, плакали и целовались друг с другом! <…> [А. А.].
Ленинградцы быстро привыкали к мирной жизни, когда в садах спокойно гуляют дети, в кинотеатрах крутят фильмы, люди ходят по улицам, не опасаясь артиллерийского обстрела.
Город дышит спокойно
«Тридцатое января 1944 года. Тихо. Падает мягкий снег. С Невского проспекта на Дворцовую площадь разворачивается выкрашенный в белое фронтовой тягач. На прицепе огромная желтоствольная трофейная пушка.
Парами держась за руки, площадь пересекает группа ребятишек из детского сада…
Ребятишки перешли в Александровский сад. Там уже давно звучали детские голоса, ребята пытались слепить снежную бабу, бегали среди деревьев, катались на лыжах… Еще несколько дней назад мы видели их гуляющими во дворах и подворотнях. Их воспитательницы чутко прислушивались, не громыхнет ли на юге, за Урицком, выстрел и не свистнет ли предательский снаряд.
Сегодня воспитательницы, поглядывая на детей, спокойно сидели на садовых скамейках.
Огибая сад, звенели трамваи 12-го и 24-го маршрутов, полные народа.
Было первое воскресенье после того, как войска нашего фронта отбросили немцев далеко от Ленинграда и прекратились варварские артиллерийские обстрелы города. Ленинградцы в свой выходной день, как и в былые времена, спешили к центру. В этот день трамвайные парки выпустили на линию двадцать дополнительных вагонов, и все они были переполнены…
Кинотеатры Ленинграда дали сто сеансов вместо обычных восьмидесяти и пропустили зрителей на много тысяч больше, чем в те выходные дни, когда городу грозили обстрелы… На стадионе «Динамо» мелькали пестрые свитера хоккеистов Н-ской воинской части и спортивного общества «Авангард». За их игрой следили сотни болельщиков. Победила команда воинской части со счетом 3:0».
«Ленинградская правда», 1 февраля 1944 года
Победа досталась дорогой ценой. Точных данных о человеческих потерях нет и, видимо, никогда уже не будет. В течение десятилетий официально считалось, что от голода, болезней, артиллерийских обстрелов и бомбежек погибли более 630 тысяч человек. По подсчетам независимых историков, предложивших свои методики подсчетов, – от 800 тысяч до 1 миллиона человек. Город были вынуждены покинуть более 800 тысяч человек. По официальным данным регистрации на 1 января 1944 года, в городе проживали всего чуть более полумиллиона человек, включая стариков, женщин и детей.
Война нанесла Ленинграду серьезные материальные потери. Разрушены или повреждены 3930 зданий промышленного назначения, более 7 тысяч жилых и общественных зданий.
Особенно горькой была потеря любимых многими ленинградцами жемчужин архитектуры – пригородных дворцов и парков Петергофа, Стрельны, Пушкина, Павловска и Гатчины.
«Большой Петергофский дворец разбит, превращен в руины. Насквозь светятся его изувеченные окна с обломками лепки. Немцы разворовали все богатства дворца, вплоть до паркета полов.
Большой грот – выдающееся произведение мирового архитектурного искусства – разрушен. Исчез не только Самсон. Исчез Нептун, исчезли все остальные фигуры. Красивейшая фонтанная аллея, идущая ровной стрелой от дворца к заливу, исковеркана немецкими варварами. Ажурный мостик через Самсоновский канал взорван, и обломки его свисают вниз. Разрушен «Львиный каскад». Огромные серые гранитные колонны лежат на земле. Фигуры львов разбиты на части. От фонтана «Ева» остался только пьедестал».
В. Карп, майор, «Ленинградская правда»
«Монплезир стоит, и нужно определить степень его сохранности. Подойти к зданию нелегко – так плотно его окружили минными полями, но вот обход найден, и уже можно рукой прикоснуться к его потускневшим стенам. И здесь же пришлось убедиться в том, что Монплезир поврежден гораздо серьезнее, чем это казалось с первого взгляда.
Боковые галереи лишились не только рам своих больших окон-дверей, но и части подпорных столбов. Их кровли угрожающе провисли, прогнулись, дали трещины и живописные плафоны, написанные прямо по штукатурке. Эти плафоны были всегда предметом особого внимания как первый образец светской монументальной живописи в России, выполненный при участии русских мастеров, – и вот они уже давно открыты всем непогодам. На мраморном полу галерей наметены сугробы снега, и ветер угрожающе свистит в маленьких боковых павильонах, которые, кажется, вот-вот рухнут».
М. Тихомирова. Памятники. Люди. События.
Из записок музейного работника
«О Павловске никто ничего не знает, кроме того, что на второй день после изгнания немцев диверсанты подожгли дворец, который горел с ярким заревом в течение трех дней (сильными были взрывы в пожаре). Мосты на пути к дворцу взорваны (буду перебираться вплавь! Хотя вы Славянку знаете, ее и курица перейдет летом, а я-то уж брод найду!). Жаль, что из-за повсеместного минирования нельзя будет сразу объезжать весь парк (боюсь, что не утерплю и все-таки пойду… Все судьба! По Невскому ходили – не боялись, а это было одно время (в период обстрелов ежедневных) не менее опасно, чем пройти по заминированному полю).
<…> О павильонах известно, что целы Колоннады Аполлона и Трех граций… Остальное неведомо (я последняя ушла, я первая все и увижу)…»
А. И. Зеленова. Из письма А.М. Кучумову. 31 января 1944 года
«В Екатерининском парке огромные лысины со множеством пней стали могильными памятниками широкошумным дубравам… Ни одной скульптуры, ни одной статуи! Даже ни одной узорчатой скамьи не увидел я здесь сейчас. Только зеленые зловещие коробки мин торчат из-под тающего в аллеях снега.
Выходим <…> к Большому дворцу, под арку. Лицей сохранился, в нем, очевидно, жили немцы. Стекла, однако, выбиты, внутри все разорено. Направляемся к главному зданию.
Оконные проемы похожи на пустые глазницы, рамы поломаны или исчезли совсем, под стенами наваль кирпичей. Внутри дворца – хаос провалившихся, пустых зал, ободранные до кирпича стены. Все разбито! Видны кое-где только поблескивающие куски золоченых фризов, раздробленные остатки медальонов, орнамента, барельефов… Ни Янтарной комнаты, ни Большого зала, ни других прославленных на весь мир залов. <…> Знакомый с юности дворец предстает мне в прахе, в пепелище, в удручающем разорении». <…>
И. Лукницкий. Фронтовой дневник.
Книга третья. (Февраль 1943 —до конца войны)
«Когда наши войска вступили в Гатчину, в
