нему с вопросами, получали ответ, сам он с вопросами обращался редко. Оставлял впечатление человека, упорно обдумывавшего свою думу. Споров избегал, но поспорив, был вспыльчив и склонен к личным оскорблениям оппонента. Как исполнитель отличался скоростью и четкостью действий. Говорил тихо, заставляя собеседника внимательно прислушиваться к его словам. Первые месяцы революции охотно принимал все поручения, чем ответственнее они были – тем охотнее, предпочитая, однако, оставаться в тени. Со времени избрания в члены Политбюро (1919) изменил стиль поведения. Самоуверенный – таким он зарекомендовал себя с самого начала, – он все более становился высокомерным и отношение с соратниками выравнивал соответственно их положению на лестнице государственной и партийной иерархии. Обладал незаурядной памятью, воскресившей, казалось бы, малосущественные детали тех или иных событий, независимо от их давности. Уже во время последней болезни Ленина чувствовал и косвенно давал понять о себе как о хозяине положения. В ночь с 21 на 22 января 1924 года деятели верхнего слоя партийных и государственных руководителей созваны были на совещание Каменевым, но обусловленные конкретной ситуацией политические инициативы и организационные мероприятия исходили от Сталина. Свой политический авторитет Сталин утверждал как бы явочным порядком, неназойливо, неспешно, выверяя каждый шаг. Среди руководителей, прибывших в Горки для прощания с Лениным, Сталин шел впереди других, первым приложился в покойному. «Повадка у него была кошачья», – слова не мои. Я не называю имен близких к Ленину деятелей, которым обязан сведениями, предлагаемыми вниманию читателей. Они были названы мною ранее, по другим поводам. Я не помню, кто именно из них что сказал. Их характеристики относятся к Сталину времен 1918–1921 годов.
А теперь рассказ моего давнего и доброго знакомого В. В. В-на об обеде у Горького. За богато сервированным столом, уставленным напитками и разной изысканной снедью, собрались писатели. Во главе стола Горький. Идет оживленная беседа, прерываемая репликами, шутками, прибаутками. Гостям весело, хозяин живо участвует в беседе, шутит, смеется. Настроение приподнятое, чему немалой причиной служит очаровательная невестка Горького, единственная женщина среди собравшихся. Горького зовут к телефону, он уходит в соседнюю комнату. Возвратясь, объявляет, что скоро пожалует Иосиф Виссарионович. Тонус собеседования за столом снижается, как-то замедляется и ход времени. Вот и Сталин. Он прибыл приблизительно минут через 15 после телефонного звонка. Обходит стол. Со всеми здоровается за руку. Обойдя стол, садится рядом с Горьким. Беседа продолжается, но тише, как бы вполголоса, никто не шутит. Словно с высочайшим гостем пришел и водворился строгий, требующий неуклонного исполнения и вроде бы во всем уже известный регламент. Горький стремился оживить застолье, провозглашал тосты. Поднялся, держа в руке бокал с вином, Сталин: «Это очень хорошо, уважаемые писатели, что вы радуете советское общество своими произведениями. Жаль, что вы мало разговорчивы. За многими делами я не успеваю следить за текущей литературой. Хотел восполнить свои знания с вашей помощью, но вы, видимо, больше навыкли писать, чем разговаривать. Я отстал от литературы, не вините, ваше здоровье, ваши творческие успехи на радость советскому народу!»
Тут произошло неожиданное. Мой знакомый, со слов которого рассказываю, поднялся из‐за стола и с наполненным бокалом обратился к Сталину, решившись на каламбур, навеянный словами вождя о том, что от литературы он отстал: «Пью за Отсталина!» Все обмерли, даже и Горький. Мерными шагами Сталин подошел к провозгласившему тост, чокнулся с ним, и помахав указательным пальцем, произнес: «Далеко пойдешь, молодой человек…»
Молодой человек, к счастью, никуда не пошел, хотя можно было предполагать наихудшее. «Знаешь что, – сказал мне виновник происшествия, – меня поразила в Сталине какая-то державность, в нем было что-то такое, какое бывает, может быть, у прирожденных царей. Я видел его таким, каким он был – низкорослым, сутулящимся, в то же время его портреты, где он изображен величественным, смотрелись реальнее, чем его подлинный облик. В нем не было напыщенности, позирования, рисовки. Он был как есть и был во всем державен. Вовлекал в какое-то силовое поле, это ощущалось почти физически».
Подавались ли на обеде у Горького гусиные лапки? Что за странный вопрос, могут недоумевать читатели. Отвечу так: разговаривают два деревенских мальчика. Один обращается к другому:
– Знаешь ли, как вкусны гусиные лапки?
Другой:
– А ты едал?
– Нет, – отвечает ему, – не едал, а мой дедушка видал, как барин едал.
Таково мое авторское предостережение, относящееся к той информации о Сталине, которой я поделился… Фактом остается существование гусиных лапок, как и их пригодность к употреблению. И рассказываю я не со слов дедушки, видевшего, как барин едал гусиные лапки, а со слов очевидцев, отказывать в доверии которым нет основания. Другое дело – аберрации памяти. Это и побудило меня вспомнить побасенку о гусиных лапках. Кровавое чудовище, «людожор», как говорил о Сталине мой соузник по Норильлагу, сельский житель из Львовщины. Характерологические особенности Сталина этим далеко не исчерпываются. И то малое, что мне довелось узнать, а теперь и поведать, не больше, чем указание на необходимость изучения характерологических особенностей людей такого склада, каким был Сталин. Какого набора характерологических признаков, – говорю об инвариантных, – требует вождизм как социальное явление, до поры до времени невостребуемое, но однажды, в свой час, словно [deus ex machina] – возникающее в лице самовластца с браздами правления в жестких руках. Ведь и Сталин, что ни говори, был «человеком, самосильно пробившимся в жизни», [self made man] – повторяю слова канадского коллеги.
Проклятие века – кровавые диктаторы Муссолини, Франко, Гитлер, Пиночет, Пол Пот. Еще обласканный в свое время Брежневым Центрально-Африканский правитель Бокасса. Он уникален. Питался запасенной в холодильниках человечиной. Особенно лакомым блюдом были для него собственные жены. Одну из них съел. В своих владениях поставил памятник Гитлеру. Все одно к одному. В череде преступников против человечества – Сталин. Жену, правда, не съел, но то ли убил, то ли побудил к самоубийству. Нынче много развелось охотников собирать компромат на Ленина. Подавляю брезгливость и привожу из недавно читанной газеты слова о Ленине: «Плешивый вурдалак». Поистине, нет креста на борзописце. Разве что двумя словами крест-накрест перечеркнув ненавистное ему имя. Продолжу начатую, но прерванную тему о Ленине как личности и историческом деятеле. <…> 365 Ленин сочетал холодность и трезвость ума с темпераментом, живым и пылким. И мечте чужд не был. Полагаю, был вполне искренен, когда еще в «Что делать» воскликнул: «Вот о чем нам надо мечтать!» Безоговорочно принял и привел в одной из статей суждение Писарева о созидательной роли мечты и творческой силе фантазии. Ленин ценил воображение, как одно из средств научного познания, чему свидетельством служит написанная в
