Питер Хук, Бернард Самнер и Терри Мэйсон были знакомы с раннего детства. Потом они вместе учились в Салфордской школе и стали хорошими друзьями. С приходом эры панка они собрали группу и начали искать вокалиста. На объявление Бернарда и Терри в Virgin Records откликались одни чудаки: всех перещеголял один хиппи, облаченный в наволочку с кисточками. У Питера был приятель, Дэнни Ли, — говорили, что он круче Билли Айдола, Но Ли так и не сподобился встать к микрофону. Когда Йен позвонил Бернарду Самнеру, тот вспомнил, что они виделись на местных концертах, и сразу принял приглашение. Йена взяли в группу.
Я знал, что мы с ним поладим, а это и было главным критерием. В группу принимали того, кто нам нравился.
Бернард Самнер
Айан Грей оказался не у дел. Видимо, он это чувствовал и обижался, так как где-то под конец их дружбы, на концерте в The Electric Circus, сорвал злость на мне, в достаточно грубой форме. Меня это задело, но, поскольку словами все ограничилось, я постаралась не обращать внимания. Все, чего я хотела: чтобы Йен добился успеха, неважно какой ценой. К тому же, Айан и сам был не совсем прав.
Йен не хотел вот так бросать Айана, так что, думаю, он ждал, пока тому надоест все это и он уйдет сам, а Йен тогда сможет вступить в группу. Потому что Йен был мягким, как дерьмо. Не так ли?
Питер Хук
Вскоре Бернард собрал всех ребят вместе, в Эшфилд Велли, районе в окрестностях Рочдейла, — познакомиться получше и убедиться, что Йен им подходит. Йен особенно сдружился с Терри Мейсоном, найдя в нем родственную душу: оба целыми днями читали музыкальные журналы, веря каждому слову, или торчали в магазинах пластинок, чтобы первыми заполучить новинки. Они видели в музыке смысл жизни. Йен особенно любил The Velvet Underground, чьи альбомы были посвящены страданиям и несчастьям; он не признавал музыкантов, которые не пели о тоске, жестокости или борьбе с неодолимыми трудностями.
Я решила научиться водить машину, и Йен поддержал эту идею, хотя сам не стремился получить права. Школа располагалась рядом с домом родителей Йена, так что он мог навещать их, пока я брала уроки. У меня не было собственного автомобиля, никто из родственников тоже не мог помочь, так что помимо одного часа в неделю в автошколе тренироваться было негде. Однажды во время урока мой инструктор направлял меня вниз по пустынной вечерней улице в центре Манчестера, пока мы не очутились на пустыре за заброшенной мельницей. К счастью, выражения моего лица было достаточно, чтобы он понял, что совершил ошибку. Не желая, чтобы Йен узнал об этом, я продолжала учиться с тем же инструктором до самого экзамена, который завалила. Йен всячески меня утешал. В то время, думаю, он готов был стоять за меня горой, даже если бы я совершила убийство. Преданность шла бок о бок с упрямством: он никак не хотел признавать, что у меня мало сноровки для вождения.
Дом на Бартон-стрит в Маклсфилде оказался именно тем, что мы искали. У него был двойной фасад, и он стоял на повороте. С передней дверью и лестницей в центре, гостиной по обе стороны, он был гораздо больше соседних домов. Из-за углового расположения дома помещение слева от лестницы имело почти треугольную форму. Там Йен и устроил комнату для сочинения песен, о которой всегда мечтал.
На заднем дворике негде было растянуть бельевую веревку, кухня тоже была небольшой, поэтому у прежней хозяйки, миссис Муди, была старомодная сушилка, которая поднималась к потолку на блоке, как у бабушки Йена. Так как Муди забирали свою сушилку с собой, Йен решил выпросить бабушкину.
Бартон-стрит, 77
В мае 1977 года, в неожиданно снежный день, мы переехали в Маклсфилд: если точнее, то переездом я занималась одна, так как Йена «не отпустили с работы». Я уже начала удивляться, почему он никогда не мог отпроситься хотя бы на день, хотя мы даже в отпуск не съездили, и почему когда я звонила ему на работу, неизменно оказывалось, что он «только что вышел». Живя в Маклсфилде, мы продолжали работать в Манчестере. Йен по-прежнему настаивал на том, чтобы мы приезжали в офис рано, к половине девятого, чтобы освобождаться пораньше. Он проводил вечера, медитируя над сигаретой, а я шила.
Летом этого же года Йен возобновил общение с Ричардом Буном, менеджером The Buzzcocks. Он надеялся, что Ричард сможет как-то помочь группе, но, когда тот предложил название Stiff Kittens /«Окоченелые котята», Йен был глубоко возмущен — скорее всего, потому, что оно звучало так же, как и название любой другой панк-группы. В конце концов они остановились на Warsaw — от «Warsawa» с альбома Боуи «Low»; по сравнению с прочими группами, на которые имена лепили как ярлыки, это было чем-то своеобразным.
В воскресенье 29 мая 1977 года Warsaw впервые приняли участие в сборном концерте в The Electric Circus. Их не смутило, что на сцене в тот вечер были знаменитости того времени: The Buzzcocks, Penetration, Джон Купер Кларк и Джон Почтальон. Тони Тэбак, с которым они раньше не играли, сидел за ударными.
У Тони были вальяжные манеры, он держался будто богач из высшего общества. Было очевидно, что он не совсем вписывается в группу, но ребята старались этого не замечать, потому что любили его. Обзор концерта в Sounds Йена раздосадовал. Автор статьи, Йен Вудс, придрался к Бернарду: счел, что у того вид выпускника частной школы.
Пол Морли уже тогда заинтересовался группой. Хотя ему было очевидно, что они только учатся играть и петь, он в то же время увидел в них что-то особенное. Пол написал в NME: «В них есть искорка самобытности — это означает, что они еще зажгут... Они мне понравились, а через полгода будут нравиться еще больше».
Однажды выйдя на сцену, они были уверены, что новые концерты последуют очень скоро. Начались раздражающие и неизбежные споры с другими группами о том, кто будет хедлайнером, кто привезет оборудование, кто за него заплатит, и так далее.
Вскоре объявился некий Мартин Ханнет по прозвищу Зеро — студент Манчестерского университета. Он вместе со своей подругой Сюзанной О’Хара начал продвигать местные группы. Они организовывали тусовки в самых непривлекательных местах, в том числе на Девас-стрит, в одной развалине, которую прозвали Сквот, Берлога. Хуже нельзя было придумать: все соседние постройки уже снесли, и Сквот одиноко стоял, ожидая своей участи, — и все-таки туда до сих пор приезжали играть. Оказавшись там в первый раз, я подумала, что никакого концерта не будет: не поверила, что там есть электричество.
Мартин и Сюзанна включили Warsaw в список «своих» групп и стали приглашать на концерты, чем ребята были очень воодушевлены. Второй концерт не заставил себя ждать: 31 мая Warsaw играли в Манчестере, в Rafters, небольшом баре, который находился под клубом Fagins. Мы с Йеном были там и раньше: еще до свадьбы ходили на концерт The Troggs. Весь июнь 1977 года Warsaw выступали то там, то в Сквоте. На одном из концертов в Rafters случилась накладка: Мартин Ханнет сказал Fast Breeder (чьим менеджером был друг Тони Уилсона, Алан Эразмус), что поставит их последними, — и то же самое пообещал Warsaw. Две группы спорили весь день. К десяти вечера никто не успел даже провести саундчек. Fast Breeder все-таки отправились на сцену первыми, поняв, что люди начали расходиться.
