Той же ночью я впервые получила представление о том, что скоро начнется: одна из соседок разделась и полезла к Йену целоваться, не встретив особенного сопротивления. Уже почти рассвело, так что я выскочила из дома и пешком отправилась к родителям. Йен догнал меня на перекрестке Парк-лейн и Оксфорд-роуд. Он схватил меня за руку и попытался отвести домой, но я уцепилась за ближайший столб. Улицы были пусты, только один парень проходил мимо. Он остановился, глядя на нас и, кажется, собираясь мне помочь, но Йен прокричал ему: «Это моя жена!»
Стив был отличным барабанщиком, но напористость, которая помогла ему вступить в группу, в конце концов обернулась против него. Остальные ребята решили, что не могут играть с таким типом. В итоге они его просто бросили: услали из машины проверить колесо, которое будто бы спустило, а сами укатили, оставив его посреди дороги.
5. Что-то должно измениться[8]
Популярность Warsaw росла, концертов стало больше (особенно в Rafters), и возникла острая необходимость найти хорошего постоянного ударника. Йен повесил объявление в музыкальном магазине Jones в Маклсфилде, хотя казалось маловероятным найти таким образом подходящего человека. Единственным, кто откликнулся на объявление, был Стив Моррис, тот самый, которого исключили из Кингса, когда Йен там учился. Его дом был расположен в приятной близости от нашего, всего в десяти минутах ходьбы. Стив уже знал о Warsaw из обзора концерта в панк-фанзине Shytalk. Он был удивлен, увидев объявление от группы, которую считал панковской, в таком захолустном городке, как Маклсфилд.
Барни, Хуки и Йен были от него в восторге: Стив был словно последним звеном в цепи Warsaw. Группа стала полноценной «семьей».
Я радовалась вместе с Йеном. То, что один из членов группы жил неподалеку, было очень удобно; кроме того, у Йена наконец появился приятель по соседству, чего ему так недоставало после того, как он практически перестал общаться с Тони Наттоллом и Оливером Кливером. Раньше у нас не было своей компании в Маклсфилде, но теперь мы могли встречаться со Стивом и его девушкой Стефани и вместе ходить по нашим излюбленным местам.
К счастью для меня, Йен воспользовался связями в Комиссии по трудоустройству, и с сентября я начала обучаться стенографии и машинописи на курсах в местном колледже. В этот период жизнь пошла на поправку, мы были счастливы вдвоем. Я наслаждалась курсами в колледже и государственным пособием, которое мне выдавали каждую неделю. Йен еще некоторое время работал в управлении гражданских служащих, но вскоре попросился куда-нибудь поближе к дому. Ему подыскали место ближе некуда: на бирже труда в Маклсфилде. Теперь ему было достаточно буквально выкатиться из постели — и вот он уже за рабочим столом: офис находился в какой-нибудь сотне метров от дома, на Саус-Парк-роуд. Просто мечта для любого, кто ненавидит рано вставать. Работа была ответственней предыдущей и очень ему понравилась. Он занимался трудоустройством инвалидов и тесно с ними общался, следя за соблюдением их прав. Йен работал с каждым из своих подопечных персонально и делал все возможное, чтобы они смогли получить работу. Именно здесь его заботливость, сострадание к окружающим проявились наиболее ярко.
Его ментором в то время был начальник, Эрнест Бирд (а для Йена просто Эрни). Несмотря на большую разницу в возрасте, Йен находил, что у них с Эрни много общего, и отзывался о нем с любовью и уважением. За время работы на Бирже они стали хорошими друзьями. Оба в равной степени негодовали, когда местные предприятия отказывались нанимать людей c ограниченными возможностями. Позднее Йен потратил немало времени, стараясь убедить Тони Уилсона начать телевизионную кампанию в защиту прав инвалидов, в частности больных эпилепсией.
Начальство отправило Йена на курс лекций об эпилепсии. Однажды взятое под врачебный контроль, это сложное заболевание обычно не влияет на трудовую деятельность человека, но вековые предрассудки трудно искоренить, и работодатели неохотно принимают эпилептиков на работу. Йен любил рассказывать обо всем, что узнавал на курсах, и вскоре мне уже казалось, что я знаю об этой болезни почти столько же, сколько и он.
Предполагалось, что 2 октября 1977 года на сцене Electric Circus состоится последний концерт, после чего двери бывшего кинотеатра закроются навсегда. Здание высилось посреди пустыря. Чем ближе мы подходили, тем в большее волнение приходил Йен: даже если на этом последнем концерте суждено было выступить лишь одной группе, это должна быть Warsaw.
Пенопластовый задник сцены, выкрашенный черной краской, и запах сырости придавали «арене» простоватый вид любительского клуба. Выступления групп в тот последний выходной записывались вживую, и восемь песен затем вошли в альбом «Short Circuit», выпущенный на десятидюймовой пластинке. Одна из песен Warsaw удостоилась места среди этих восьми, хотя удача была сомнительной; песня являлась далеко не их лучшей, да и название уже практически сменилось с Warsaw на Joy Division. Наиболее примечателен в той записи, пожалуй, выпад Йена о Рудольфе Гессе*. Тем не менее альбом передает дух того времени: на нем представлены истинно манчестерские исполнители во всем их разнообразии: The Fall, The Drones, Steel Pulse, The Buzzcocks и поэт Джон Купер Кларк. Обзор Пола Морли на вкладке дает полное представление об этом событии, и когда иголка касается голубой (если удалось купить «цветную» версию) или черной пластинки, атмосфера манчестерского клуба начинает буквально пропитывать воздух.
Хотя Йен был в те дни счастлив, участники группы все же считали его тронутым — из-за постоянных перепадов в настроении:
Контрастировали его умение быть вежливым и приятным в повседневной жизни и абсолютно маниакальное поведение на сцене. Однажды, во время выступления в Rafters, он разнес всю сцену в щепки, отдирая квадратные плитки величиной сантиметров по тридцать прямо с гвоздями и бросая их в толпу. Затем он кинул на сцену кружку — та разбилась вдребезги, и Йен начал кататься в осколках, распоров бедро на четверть метра.
Питер Хук
Йен постоянно переживал, что группа недостаточно быстро приобретает известность. Бернард Самнер работал в компании Cosgrove Hall, которая специализировалась на анимации и телевизионной рекламе. Он начал с низов и занимался в основном тем, что заваривал чай, но Йен считал, что Бернард должен атаковать каждую шишку с Granada TV, добиваясь для группы выступления в каком-нибудь шоу. Бернард этого не делал, и Йен при случае как только не проклинал его, но по-настоящему давал выход злости только дома. Его вера в то, что он делал, была безумно сильна, и он не мог понять вполне объяснимую робость Бернарда. Бернард вспоминает: «Если уж на то пошло, я даже не был сотрудником Granada TV. Но Йен был просто одержим этой идеей — не очень-то выполнимой, как мне тогда казалось. Но, надо признать, он и сам из кожи вон лез, чтобы нас показали по телевизору, — и в конце концов добился своего, совершенно замучив Тони Уилсона».
