Помимо кадровых вопросов президенту доводилось оказывать помощь незадачливым промышленникам из купцов и даже вельмож, бравшихся за организацию производства, о котором имели весьма смутное представление: им выдавали ссуды, помогали советами и т. д.
Источники донесли до нас любопытный факт, когда в роли владелицы предприятия выступила женщина – Елена Шмидт, вдова иноземца, владевшего пороховым заводом. Эта дама, по словам Брюса, продолжила дело покойного супруга и обучила, «как порох делать и селитру литровать, уголье жечи по голанскому маниру», одного подмастерья и двух учеников. В ответ на просьбу Елены Шмидт остаться на службе у порохового дела президент коллегии обратился к Макарову, чтобы тот исхлопотал у царя разрешение «пороховой мастерице» остаться на царской службе, поскольку она, рассуждал Яков Вилимович, может «в другие государства отъехать и секрет свой открыть».
Важным моментом в существовании Берг– и Мануфактур-коллегии было разделение этого учреждения на Бергколлегию и Мануфактур-коллегию в 1722 году. Президентом Мануфактур-коллегии стал Василий Новосильцов, а Берг-коллегию продолжал возглавлять Брюс. Такое разделение произошло ввиду невозможности контролировать одним учреждением горнорудное дело и организацию различных мануфактур и фабрик. Кроме того, Брюс, вынужденный совмещать должности генерал-фельдцейхмейстера, президента коллегии и члена Сената, вряд ли мог охватить такой объем работы. После 1722 года Яков Вилимович постепенно становится лишь формальным руководителем Берг-коллегии. Он все реже присутствует в коллегии, ограничиваясь лишь передачей некоторых распоряжений. Очень много доношений Берг-коллегии в Сенат и Кабинет направляется без подписи Брюса. В июле 1726 года Я. В. Брюс оставил пост президента Берг-коллегии. Для самого Якова Вилимовича работа в коллегии не была делом, которое его всецело занимало, поскольку он совмещал его с должностью генерал-фельдцейхмейстера, а также с продолжительными дипломатическими миссиями, связанными с заключением российско-шведского мира.
Дипломатическая деятельность Я. В. Брюса не принесла ему удовлетворения. Несмотря на разносторонность своих способностей, он не чувствовал в себе склонности к дипломатии и не был искушен в искусстве политических интриг.
Первое крещение на дипломатическом поприще Брюс получил в 1710 году, когда царь велел ему взыскать с Данцига контрибуцию в размере 300 тысяч ефимков за множество прегрешений против России: власти города признали королем изгнанного из Речи Посполитой Станислава Лещинского; препятствовали согражданам поступать на русскую службу; чинили «помешательства» русским курьерам, державшим путь на Запад; конфисковывали товары у русских купцов и др.
Инструкция уполномочивала Брюса угрожать бомбардировкой города, если магистрат не уплатит требуемой суммы. С этой целью Брюс должен был приказать «брегадиру Петру Яковлеву с полками драгунскими и солдатцкими, определенными на транспорт в Датскую землю, ко Гданску приступить и всяко устращивать бомбардированием».
Указ, однако, не удалось осуществить – предстояла война с Османской империей, и Петр справедливо рассудил, что обострение ситуации вокруг Данцига могло вызвать вмешательство в конфликт Речи Посполитой, и тогда России довелось бы вести войну на два фронта. 10 февраля 1711 года царь велел Брюсу ограничиться «пристращиванием», не прибегая к силе. Кроме того, царь разрешил Брюсу довольствоваться половинной суммой контрибуции.
В таких условиях Брюсу ничего не оставалось, как угрожать магистрату, который, зная, что генерал не располагает возможностью реализовать угрозы, игнорировал претензии России. Погрозив городу, Брюс ни с чем отправился к армии, двигавшейся к Пруту.
После Прутского похода Петр вновь отправил Брюса к Данцигу «для того же дела, для которого ты в прошлом 710 году от нас к нему был отправлен». К прежним обвинениям магистрату Данцига добавились новые – оказание денежной помощи шведам.
Отправляясь выполнять поручение Петра и зная, что без военной силы его усилия окажутся такими же безуспешными, как и в первый раз, Брюс, чтобы снять с себя ответственность за неудачу, составил царю вопросные пункты, как ему следует поступать в тех или иных случаях. На коренной вопрос Брюса «ежели в договор не пойдут, бомбардировать ли», царь дал неопределенный ответ: «чинить по разсуждению», которым ответственность за бомбардировку возлагал на генерал-фельдцейхмейстера.
Ни устные угрозы Брюса, ни настырность Меншикова, прибывшего под Данциг для оказания ему помощи, без наличия у стен города значительного числа русских полков результатов не дали – жители города упрямо твердили: «Мы слава Богу в таком состоянии, что довольное число всего к обороне имеем». В итоге Брюс, по собственному признанию, «паки от них ничего кроме стыда не получил».[605] После очередной угрозы, что царь силой заставит их заплатить требуемую сумму, генерал отправился в Померанию в распоряжение Меншикова, командовать там артиллерией.
Будучи по природе человеком уравновешенным, Яков Вилимович крайне редко выражал свои эмоции, касающиеся тех или иных неприятностей по службе. Продумывая свои действия и умея надеяться сам на себя, Брюс не испытывал чувства стыда за свои действия в должности начальника артиллерии или президента Берг-коллегии. Слово «стыд» вырывается в письмах Брюса только по поводу его деятельности на дипломатическом поприще. Справедливости ради отметим, что поручение царя Брюс и не мог выполнить, ибо словесные угрозы без подкрепления их военной силой не могли принести успеха.
Надо полагать, что и Петр не обвинял Якова Вилимовича в провале миссии. В противном случае он не привлек бы генерала еще дважды к выполнению дипломатических поручений в качестве главы делегации на переговорах о мире со Швецией на Аландских островах и в Ништадте.
Оба поручения Петра заслуживают подробного рассмотрения не только потому, что последнее из них завершилось подписанием выгодного для России Ништадтского мирного договора и положило конец кровопролитной войне, но и вследствие того, что они высвечивают черты характера главных действующих лиц: делегация России оба раза состояла из двух человек (не считая вспомогательного состава) – Брюса и советника Посольской канцелярии Андрея Ивановича Остермана. Интерес к этим людям подогревается тем, что перед нами выступают две личности с противоположными чертами натуры: уравновешенный, бесхитростный, честный, с высокими нравственными понятиями Брюс и едва ли не самый маститый интриган своего времени, карьерист, умный и тонкий знаток человеческих слабостей, имевший необыкновенную способность втираться в доверие, скрывая свои подлинные чувства и намерения, – Остерман.
