Социальное устройство рассматривалось как часть мирового божественного порядка, и всякое сословие, человеческая группа (или мирская должность) понимались как элементы единого и нерушимого социального порядка. Категория порядка, одна из основополагающих социальных категорий, выражала не просто организационный принцип, но и его неизменность. Порядок, как считалось, достигается прежде всего тем, что каждый член общества выполняет предписанные ему обязанности и не пытается изменить их: «Пусть у каждого будет собственное назначение, чтобы тело (т. е. государство. – Ю. М.) было в хорошем состоянии, в спокойствии и благополучии. Потрясение этого порядка разрушило и погубило многие государства» [659]. Другим непременным условием порядка, социальной стабильности были союз, согласие и мир между различными сословиями и членами одного и того же сословия, ибо «мир и союз – самые необходимые вещи для королей и государств» [660]. При этом особо важное значение придавалось единению знати, междоусобицы которой Чаще всего нарушали мир и порядок. «Нет большего счастья для королевства, – пишет бургундский писатель Ж. Шатлен, – чем союз и согласие вельмож» [661].
Порядку, союзу, согласию и миру в социальной мысли той эпохи противостояли перемены, разногласия, раздоры и войны. Коль скоро социальный строй мыслился частью мирового божественного порядка и потому совершенным, то всякие перемены представлялись злом, ибо совершенное может меняться лишь в худшую сторону. Один из ораторов на Генеральных штатах 1484 г., обращаясь к королю, говорил: «Ради Вашего блага и блага королевства мы боимся… в первую очередь перемен», и свой страх он обосновывал тем, что «мирские дела меняются от одной крайности к другой и очень часто от хорошего состояния доходят до крайне плохого» [662]. Наибольшую опасность перемен видели в социальных пертурбациях, когда вместо выполнения своих обязанностей «одни занимают должности других», что равносильно тому, что «ноги, носящие голову, руки и туловище, перемещаются наверх, а голова вниз, отчего тело и все его члены теряют упорядоченность и естественное взаиморасположение».[663]
Социальная мысль, таким образом, была ориентирована на стабильность сущего и основную задачу, стоящую перед обществом, A. Bernier. P., 1833, p. 58. видела в обеспечении его устойчивости и неизменности путем предотвращения перемен, раздоров и войн. Путь к этой цели проходил через нравственное совершенствование всех членов общества, и именно в этом пункте социальная концепция тесно смыкалась с этической концепцией человеческой жизни. Все перемены и потрясения в обществе в конечном итоге объяснялись людскими пороками. Именно алчность, гордыня и зависть побуждают людей посягать на положение и собственность других. «Известно, что всякий человек, нападающий на другого, побуждается к тому гордыней, высокомерием, алчностью или завистью» [664]. Но если люди станут высоконравственными и «каждый без споров будет довольствоваться тем, что имеет» [665], тогда наступит мир и порядок, – словом, общество будет справедливым.
Справедливость в общественной мысли этого периода представлялась главным устоем общественного устройства. При этом под справедливостью подразумевали в первую очередь добродетель как внутреннее качество людей. Ее первоисточником считался бог, а проявлялась она через человеческую совесть. «Всякий человек, чувствующий, понимающий и знающий нашу святую христианскую веру, должен знать, что справедливость исходит из милосердия божьего… и должен вести себя в соответствии с правом и справедливостью, поступая с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с ним самим» [666]. Под справедливостью одновременно подразумевалось и соблюдение правовых норм, существующих в государстве, так что быть справедливым человеком значило быть и праведным, и законопослушным. И общество, состоящее из справедливых людей, – «царство справедливости и законности» – было тем идеалом, который культивировался на протяжении почти всего средневековья.[667]
Соблюдение справедливости вменялось в обязанность всем членам общества; на рыцарство же возлагалась функция ее поддержания, и существовало даже представление, что рыцарство было и учреждено именно с этой целью после первого акта несправедливости на земле – убийства Авеля его братом Каином. Рыцари должны были защищать справедливость, в ее религиозном истолковании, с оружием в руках, и в связи с этим в литературе XV в., как и во всей предшествующей средневековой литературе, одним из горячо обсуждавшихся был вопрос о справедливых и несправедливых войнах.
По традиции, восходящей к учению Аврелия Августина, допустимыми признавались только справедливые, или священные, войны, которые ведутся в защиту веры и справедливости. Зло, приносимое войной, оправдывалось только ее справедливостью: «Необходимо, чтобы предмет тяжбы был очень справедлив, основан на праве и угоден богу, дабы можно было удовлетворительно ответить за столь великие жестокости, чинимые во время войны» [668].
Итак, социальная доктрина, выражавшая интересы господствующего класса феодалов, апеллировала к нравственному долгу человека и требовала от него быть справедливым и ради достижения главной цели жизни – спасения души, и ради установления общественного порядка и сохранения его в неизменности.
Идея справедливости в то же время выражала и смысл существования государства, как он представлялся большинству политических мыслителей XV в. Во Франции того времени государство мыслилось не иначе как в форме монархии, поэтому политическая власть идентифицировалась с королевской. Главной функцией королевской власти, как и рыцарства, считалось поддержание справедливости в обществе. Король был наиболее могущественным гарантом правопорядка, и именно в его справедливости видели смысл существования государства. «Посредством справедливости правят короли, – писал Ж. Шатлен, – и без их справедливости государства… превратились бы в разбойничьи притоны» [669]. Справедливость короля начиналась с его добродетели; только будучи сам справедливым (праведным), он мог, как считалось, проводить справедливую политику, т. е., говоря словами Г. де Ланнуа, «охранять добрых и мирных людей от угнетения, злокозненности и насилия со стороны сильных и лживых… беспощадно наказывать злодеев в соответствии с законами и обычаями страны» [670]. В своей политике государь должен сообразоваться с законами страны, не менять их и не устанавливать новых по своему произволу, не притязать на собственность подданных и защищать ее от посягательств других [671].
