Прежде чем мы приступим к обсуждению персонального дела С.Н. Семанова, нам необходимо выслушать объяснения самого товарища Семанова. С.Н. Семанов дал письменные объяснения парткому вскоре после того, как он был вызван в партком и ознакомлен с частным определениям Мосгорсуда, то есть 31 августа 1982 года, и месяц спустя, после возвращения из больницы, где он лечился от сердечной болезни, т. е. 10 октября 1982 года. (Копии обоих объяснений прилагаются к протоколу.)
Прошу, Сергей Николаевич, объясните парткому, чем была вызвана такая длительная политическая слепота и почему вы очутились в компании антисоветчика Иванова.
Семанов С.Н.:
Я представил в партком объяснения. У меня было много времени обдумать происшедшее, и я не вижу никаких смягчающих обстоятельств, оправданий перед партией. Я полностью виноват перед партией, перед вами, как представителями партии, и приму как должное любое наказание.
Да, я принимал от Иванова журнал и видел, что он носит антисоветский диссидентский характер. С Ивановым я общался часто, он не скрывал своих взглядов. Я оправданий для себя не вижу, я взрослый человек. Я не собираюсь касаться многих вещей, я много размышлял о том, как это могло случиться. Я все, что угодно, готов сделать для защиты советской власти, сделать совершенно искренне. Живем мы в счастливое время: ни войн, ни социальных потрясений. Радоваться нужно. Но всеядность толкает на поиски «интересных» людей. Иванов – талантливый человек, у него есть интересные произведения. С этого и началось.
Могу, если я имею право, просить лишь об одном (я всю жизнь провел в партии без каких-либо взысканий), прошу оставить меня в партии, ибо без нее не мыслю себя в жизни.
Кочетков В.И.:
Мне, как секретарю парткома, была предоставлена возможность ознакомиться с журналом «Вече», чтобы обрисовать членам парткома характер этого диссидентского, антисоветского издания.
«Вече» – это довольно странный симбиоз славянофильства и сионизма, осложненный религиозно-мистическими мотивами, а также откровенной антисоветчиной.
«Фасадной» частью журнала являются статьи, связанные с историей России, историей русской философии и литературы, со сложными страницами нашего давнего и недавнего прошлого. В те же годы (1970 – 1971), когда еще не прошла дискуссия о славянофильстве и не были изданы книги о славянофилах и книги самих славянофилов (Киреевского, Григорьева, братьев Аксаковых, Страхова), материалы славянофильского толка могли представлять известный интерес, хотя место их появления уже тогда должно было насторожить Семанова С.Н. В самом славянофильстве выносилось на первый план то, что составляет их историческую ограниченность и идеалистическую подоплеку. Мысли, вроде тех, что «русский человек может быть только православным» или «что бы ни было, Христос победит», превращали эти материалы в типичную антинаучную поповщину, выдаваемую за новое слово «страдающей русской мысли». Но за этим более или менее «респектабельным фасадом» шли уже просто антисоветские материалы, связанные с академиком Сахаровым и его «комитетом прав человека», с Солженицыным и Максимовым, с сионистом Каликом и его утверждением, что «в большой и многонациональной стране за последние десятилетия не нашлось места еврейской культуре», с десятком других авторов, на все лады перепевавших «еврейский вопрос в Советском Союзе, России», «латышский вопрос в России».
У меня создалось впечатление, что это русофильско-русофобская, сионистско-антисемитская каша варилась явно в котлах иностранного происхождения и по заграничным рецептам.
Трудно поверить, что кандидату наук, историку, писателю, связанному с революционной темой, невозможно было сразу определить «лицо» этого «издания». С.Н. Семанов и в письме в партком и в сегодняшнем объяснении глубоко и, на мое ощущение, очень искренне раскаивается в содеянном. Он сказал, что понимает: поступок его несовместим с пребыванием в рядах КПСС.
Я хотел бы выслушать, что думают по этому поводу члены парткома.
Андреев В.М.:
Я занимался этим вопросом как заместитель секретаря парткома, долго взвешивая за и против. Мы видим, что вина явная. Существует понятие – идеологическая борьба. «Вече» – выпад врага, против которого мы должны бороться. Семанов этого не делал. Его беспринципность налицо. Я старался все взвесить. Его вина заслуживает самого строгого наказания. Я не буду повторять, что допустил С.Н. Семанов, входя в контакт с врагом. Но я должен сказать, что на одну доску с враждебными элементами я Семанова не могу поставить, хотя в каких-то своих действиях он смыкается с врагами. Мы должны учитывать при решении его судьбы, что он более двадцати лет в партии, он работает в литературе, проявил себя гражданином, я почувствовал раскаяние сегодня, на мой взгляд, искреннее. Я знаю, какая лежит на мне ответственность. И я считаю, что нужно строго наказать, убедить, воспитать. Он заслуживает самого серьезного наказания, вплоть до исключения из партии. Но личная встреча показала, что Семанов раскаялся искренно. Я за строгий выговор с занесением в личное дело.
Аксель Т.М.:
Исключить из партии – равносильно смертному приговору. Я много думала о деле Семанова. Конечно, он совершил тягчайший проступок перед партией. Но я взвешивала и самый проступок, и всю жизненную судьбу Семанова. Здесь человек за лопоухость должен быть исключен из партии, ибо если он четыре года молчал, то он заслуживает исключения. Но исключить мы всегда успеем, но сейчас, когда мы видим его искреннее раскаивание, мы должны его строго наказать, но оставить в партии. Все учитывая, думаю, что мы его строжайше накажем, но в партии оставим, дадим возможность ему вернуть доверие товарищей по партии.
Ардаматский В.И.:
Я читал книги Семанова, могу сказать, книги хорошие, полезные. Но тем вопиюще выглядит это двурушничество, оно невыносимо, его невозможно постичь умом. Мне ясно иностранное происхождение журнала. В ФРГ тоже выходит журнал «Вече». Стряпня, подобная этому. Молчание, зная о гнезде антисоветчины, продолжение работы над своими книгами... У меня нет никаких «но», я – за исключение.
Градов П.М:.
Книг его я не читал, его до этого не знал, но, ознакомившись с частным определением, Семанов заслуживает самого строгого наказания – исключения из партии, как это верно сказал Ардаматский, за двурушничество . Но голосовать буду за строгий выговор. Он не уцепился за отсутствие фактов, он не защищался, признал безоговорочно свою вину тягчайшей. Это говорит о нем, как о человеке. Он не распространял журнал, читал, сжигал. Смягчает его искреннее раскаяние и то, что он не выступал в журнале. Нельзя отмести его несколько хороших, как все говорят, книг, они тоже смягчающее для него обстоятельство. Мне кажется, что он не конченый человек. Не исключение – это огромное доверие ему, аванс.
