Ловушка захлопнулась после нашей атаки на сеть канадской телекоммуникационной компании Nortel, простиравшуюся по всему земному шару. Она была одной из наших главных побед. В сети Nortel работало больше одиннадцати тысяч компьютеров, и мы долго и усердно бились над тем, чтобы получить к ним доступ. Сидя в Мельбурне, я захватил сорок компьютеров, размещенных в Канаде, с помощью которых забрасывал Nortel своими догадками относительно паролей сети. Я разработал программу, которая могла отправлять сорок тысяч паролей в секунду. В конце концов мы подобрали нужный, и возникло ощущение, будто мы в полночь зашли в Сикстинскую капеллу. Перед нами распростерлась целая цивилизация, и мы могли изучать ее вдоль и поперек: техническая документация, платежные ведомости, личные пароли специалистов, методы ведения бизнеса – все тайны и все ритуальные закоулки. Система Nortel находилась полностью в нашей власти, и мы спокойно могли перевести себе деньги или украсть их коммерческие секреты. Но ничего подобного мы не стали делать. Главный Подозреваемый, Тракс и я посчитали бы это полной низостью. Мы были выше такой грязи, мы хотели лишь справиться с самой системой и двигаться дальше.
Как-то ночью, в половине третьего, когда я гулял по системе, я понял, что за мной следят. Меня заметил системный администратор Nortel. Около часа я пытался уклониться от его инспекций и заблокировать ему путь; в то же время, удаляя инкриминирующие каталоги и заметая за собой следы, я двигался к выходу. Администратор сначала зашел в сеть из дома, но спустя некоторое время появился уже на главном терминале Nortel. Теперь он искал меня с рабочего компьютера. И я почувствовал настоящую опасность. Я уже не мог долго сбивать его с толку, и мне уже не удавалось его блокировать. Я оказался у него в руках. Не то что он поймал меня, нет – это все еще была игра в кошки-мышки. Когда администратор подкрался совсем близко, я вывел на его экран следующее:
Наконец я стал разумным.
Немного позже:
Теперь я все контролирую.
Долгие годы я барахтался в этой серости.
Но сейчас я наконец увидел свет.
Администратор хранил спокойствие. Он начал проверять модемные линии. Вся эта сцена могла сыграть ему на пользу. Я набрал:
Мило было поиграть с твоей системой.
Пауза. Ничего. Пауза. Словно пьеса Пинтера[29] в киберпространстве. Я продолжил:
Мы не сделали ничего плохого и даже кое-что подправили. Пожалуйста, не звоните в Федеральную полицию Австралии.
Но на следующее утро Главный Подозреваемый сам невольно вывел «моего» администратора прямо на нас.
Несколько лет мы вели себя подобно Гудини и изобретали все новые способы бегства. Запросы на наши модемы умирали, так и не добравшись до цели. Мы знали назубок австралийские телефонные линии, и никто не мог добраться до нас. Однако 1 октября 1991 года это все-таки случилось. После того дня федералам удалось отследить нашу линию из Nortel, и они стали прослушивать телефон Главного Подозреваемого. Он привел их к Траксу, а тот – ко мне. Федералы подслушивали нас, знали все наши разговоры, следили за нашими шагами. Эту операцию они назвали «Погода». Мы понимали, что времени осталось немного. Тракс запаниковал и сам пошел в полицию. Главного Подозреваемого полицейские забрали прямо на выпускной вечеринке 29 октября. Игра была окончена. Хотя для меня она только начиналась.
Когда они пришли, я был одинок и пребывал в тоске. Только что меня бросила жена. Я дошел до ручки. В нашем доме царил беспорядок, а в душе у меня – неразбериха. Стол был завален дискетами. Я сидел на диване и читал – в преддверии будущего – тюремные письма Джорджа Джексона, которого, к удовольствию властей, держали в самых строгих тюрьмах США. Я чувствовал себя раздавленным, но прислушивался к телефонным гудкам, шедшим через мои стереоколонки, они посылали сигнал «занято». В половине двенадцатого вечера в дверь постучали, и снаружи заметались тени. Полицейские возвестили о своем прибытии, и я вспомнил все моменты, когда ожидал их и как представлял себе их появление. Я открыл дверь и обнаружил там дюжину федеральных полицейских с инструментами для взлома. Человек, стоявший впереди, посмотрел мне в глаза, как будто всегда знал, что мы встретимся. И в этот момент до меня доходит, что дискеты с паролями к учетным записям Пентагона не спрятаны в улье, а валяются кучей на моем столе – подходи и бери. «Я Кен Дэй, – сказал главный полисмен. – Думаю, вы меня ждали».
Интересно, понимал ли я до суда, что книги могут так влиять на сознание? Именно тогда я прочитал «В круге первом» Солженицына, и эта книга не только многое прояснила и даже открыла мне – она научила меня сопереживать и придала мне силы. Я любил читать с детства, и книги давно были для меня удовольствием, но книга Солженицына заставила меня задуматься над сутью моих перипетий. Если книга в принципе способна уменьшить ваше одиночество, то именно такую роль сыграл для меня этот роман, и сыграл вовремя. Я всегда принуждал себя, чтобы эмоции не доминировали, а уступали место действиям; таким меня сделало мое детство, прошедшее на фоне политических кампаний. Полагаю, в то время, когда я ждал судебных слушаний, настроение взяло верх и я начал терять самообладание. Но чувство потерянности порой дает взойти росткам новой силы. Персонаж романа Солженицына профессор Челнов, пожилой математик, отсидевший уже семнадцать лет, пишет в графе «национальность» не «русский», а «зэк». Его ум готов к открытиям, но он чувствует, что, если ты не имеешь гражданства, ты – ничто. И ощущение силы приходит именно тогда, когда ты видишь, что государство – против тебя.
Борьба всегда сводится к тому, чтобы быть самим собой.
Федеральная полиция изъяла шестьдесят три коробки с моими вещами из дома в пригороде Мельбурна. Я вышел на улицу и смотрел им вслед. Стояла темная октябрьская ночь, трещали сверчки, и я чувствовал, как скатываюсь в пропасть.
В итоге они тянули до 1994 года и наконец предъявили какие-то обвинения. Стоит вспомнить, насколько серьезный законодательный и судебный вакуум создало внезапное вторжение компьютеров в общественную жизнь. Государственные обвинители пытались применить к новым высокотехнологичным преступлениям традиционные нормы о защите собственности и о мошенничестве, причем зачастую им это удавалось. Но все же в череде громких дел преследование хакеров превратилось в фарс; в этих делах единственное преступление компьютерщиков состояло в том, что они выставили в постыдном свете кого-то влиятельного. Государство все больше полагалось на компьютерные базы данных, и законодательство доходило до абсурда: криминализировалось само использование компьютеров. Мы увидели, как быстро компьютерные науки привели к появлению сообщества людей, делящихся информацией, и в этом сообществе больше демократии и свободы, чем в традиционных издательских и медийных мирах. Свобода информации – и свобода от информации – быстро выдвинулась на первый план, однако законодатели с трудом понимали, с чем же они столкнулись и как закон должен это оценивать. Учитывая, что владение в цифровом смысле – это совсем не то же, что собственность в прежнем, физическом смысле (например, владение часами), юридический мир не мог понять, что же перед ним такое. Информацию не воруют. Для нее просто создается платформа, позволяющая ей проникать в общественное пространство. Если я смотрю на ваши часы, это не ограбление: я просто хочу узнать, который час. И к середине 1990х и даже сегодня юридические структуры не стали мудрее осмыслять правовые следствия появления компьютеров. Вот почему наше дело так долго добиралось до австралийского суда.
В конце концов слушания начались только в 1996 году. И все это время я боролся именно за то, чтобы оставаться самим собой: двигаться вперед, заниматься делом, которое ты действительно способен делать, играть свою роль. У оппонентов во все времена есть одна и та же существенная слабость: сперва они стремятся использовать тебя, потом быть тобой, а затем уничтожить тебя. Эта схема повторялась в моей жизни от кукол-федералов до писак из Guardian – древняя и очень человеческая история, как кто-то чего-то хочет от кого-то, получает это, затем отрицает, что получил это, потом негодует, что другой оказался в особом положении и смог дать ему необходимое. Кстати, довольно часто в этом присутствует нотка ненависти к себе со стороны берущего – он ненавидит себя за то, что ему вообще понадобилась помощь. Обычно это заканчивается тем, что люди начинают дотошно подсчитывать чужие ошибки – это отвратительные, малодушные, недостойные действия, которые, на мой взгляд, квалифицируются как подлость. Вы еще встретите таких людей в свое время, мне же они встречались всю жизнь.
