Милый Володя не знал тогда, да и знать не мог, что пройдет немного лет, и десятиклассница Зоя Приходько напишет: «…своим мужественным поступком Володя Грибиниченко доказал нам, молодому поколению, что подвиг можно совершить всегда, а не только в военное время. Образ Володи будет для меня примером на всю жизнь…»
…Это большое и сложное хозяйство — разливочный пролет мартеновского цеха.
Налево на возвышении — длинная шеренга печей. Сталевары досыта накормили их ломом, напоили расплавленным чугуном, и они, гудя от напряжения, старательно переваривают многотонную пищу в огненных чревах. В чугунные чаши медленно стекают тоненькие струйки шлака.
Справа — цепочка приземистых железнодорожных платформ, на которых черными прямоугольниками выстроились высокие изложницы. Над ними огромной грушей свисает ковш, а из его отверстия белой струйкой течет сталь.
Ярко полыхают печи, заливисто звенят краны, четкой дробью перекликаются пневматические молотки, выгрызая из опустевших ковшей шлаковые наросты. Тому, кто пришел сюда впервые, может показаться, что он очутился в царстве хаоса. В действительности же каждое движение механизма и человека тут подчинено четкому производственному ритму, от которого зависит половина успеха сталевара.
Вот плавка уже готова. Она прошла по графику, металл полностью отвечает заказу, и на подмостках мартена царит хорошее настроение. Но когда настало время выпускать плавку, оказалось, что ковши еще не поданы. И бегает сталевар вокруг печи, нервничает, то и дело поглядывает то на часы, то вниз, в разливочный пролет. Приподнятого настроения как не бывало…
Но подать своевременно ковш под плавку — это только полдела, вернее, только начало дела. Плавку еще нужно расфасовать по изложницам, и тут наступает время демонстрировать виртуозную технику машинистам кранов, разливщикам, их подручным. Одно неточное движение многотонного крана, одно неточное движение разливщика или подручного — и металл пошел мимо сифона, разливаясь огненным половодьем по цеху, накрывая людей смертельным облаком брызг…
А когда плавка разлита и длинная цепочка горячих чугунных сотов поползла из цеха, немедленно готовь все хозяйство под новую. И всеми этими делами положено заниматься мастеру разливки…
…Такие дни, как тот, когда он впервые с дипломом техника в кармане пришел в цех, запомнятся на всю жизнь.
В отделе кадров заводоуправления спросили:
— В новый мартен на разливку пойдешь?
Минутку подумал.
— Сначала пойду посмотрю, потолкаюсь среди людей…
Когда подходил к цеху, его обогнала, по-разбойничьи свистнув, чумазая «кукушка», тащившая в разливочный пролет длинную вереницу платформ с изложницами, похожую на огромную обойму, еще не набитую патронами.
И вдруг вспомнился отец…
Отец, которого он совсем не знает. Отец, последний рейс которого оборвал на полпути осколок вражеского металла… Отец, который когда-то вот так же, как и этот хлопчина, что одарил его из окна крошечного паровозика белозубой улыбкой, подавал под разливку составы с изложницами, а потом отвозил их в соседний корпус, где слитки раздевали.
И Володя, думая о своем, медленно, вслед за составом вошел в литейный пролет. Вошел да там и остался…
На следующий день у разливщика Егора Овчинникова появился новый подручный — веселый и расторопный паренек с русой непокорной шевелюрой и голубыми, как небо, глазами. «На поэта Есенина похож», — говорили заводские девчата и тайком вздыхали…
Диплом техника давал ему право сразу претендовать на место мастера. Но ведь, кроме диплома, нужны навыки, опыт. Нет, он пойдет в подручные, он будет овладевать искусством разливки с азов — так надежней. Ложку, когда берется проба из ковша, тоже надо уметь держать в руках, чтобы потом и сам умел научить новичка, когда придет в бригаду, ибо дело, казалось бы, простое, а до беды недалеко…
Понравился Егору Ильичу подручный — скромный, серьезный, смышленый. Если чего-нибудь не понимает, обязательно подойдет, спросит. Причем не успокоится до тех пор, пока не услышит такого ответа, который полностью удовлетворял бы его.
— А как он умел спрашивать! — вспоминал Егор Ильич. — Это выходило у Володи как-то душевно, неназойливо, он при этом заметно смущался, особенно перед старшими.
Со временем, когда Володя уже сам стал разливщиком и, вызвав Егора Ильича на соревнование, победил его, а на груди у паренька появился значок отличника социалистического соревнования, Овчинников с притворной серьезностью грозил ему пальцем:
— Знал бы, был бы более бдительным. А то вишь какой — выведал все «секреты фирмы», и вот благодарность…
А через некоторое время — Володя уже подменял мастера — Егор Ильич принес ему в цех аккуратно вчетверо сложенный лист бумаги — рекомендацию в партию…
«…Знаю товарища Грибиниченко Владимира Кирилловича по совместной работе в мартеновском цехе завода имени Кирова с 1958 года и по настоящее время. Работал в моей бригаде вторым подручным разливщика, потом стал первым подручным. Показал себя послушным и старательным помощником. Вскоре стал работать разливщиком. Работает и до сих пор хорошо. Дисциплинированный и активный, принимает участие в общественной жизни цеха. Рекомендую товарища Грибиниченко Владимира Кирилловича принять в члены КПСС».
Егор Ильич вручил рекомендацию перед самым началом смены, и, когда через несколько минут начался наряд, голос мастера Грибиниченко был особенно звонким…
— Запевай, Володя! — послышалось знакомое.
Это означало: давай зачитывай график-задание на смену.
Володя раскрывает знакомый всем блокнот:
— Печь первая. Марка стали — сорок. Время выпуска — восемь часов. Марка стали следующей плавки — восемьдесят-эс.
Печь вторая. Сталь — три. Десять часов…
Печь третья. Восемьдесят пять, девять часов тридцать минут…
Четко, словно военная команда, звучит каждое слово мастера.
— Ну а теперь но местам, — заканчивает он, — принимать смену.
Разливщики и их подручные покидают нарядную. Вслед за ними выходит мастер, медленно шагает шумным разливочным пролетом, в глубине которого, словно праздничный фейерверк, стремительно взлетают вверх и, погаснув, осыпаются на землю густые рои малиновых искр. На первой печи пустили плавку.
Вчера в заводском клубе выступал поэт. Читал стихи про ракету, которая летят на Венеру, ракету, металл для которой отлили в Донбассе.
«Что ж, может, и действительно в Донбассе!» — улыбается про себя мастер. И сталь той ракеты, что движется к Венере, и той, в которой взлетел Гагарин…
