В эту ночь я решила не ложиться и часто смотрела на ярко освещённые окна губернаторского дома, в которых, казалось мне, появлялась тень моего отца, но я боялась открывать шторы и очень явно наблюдать за происходящим, чтобы не навлечь неудовлетворение охраны. Часа в два ночи пришли солдаты за последними вещами и чемоданом моего отца. (…)
Несколько раз из дому выходил мой отец в заячьем тулупчике князя Долгорукова, так как в его доху закутали Её Величество и Марию Николаевну, у которых не было ничего, кроме лёгких шубок». [122]
Около 5 часов утра 26 апреля 1918 года Венценосные Супруги вместе с Дочерью Марией и пятью верными слугами выехали из Тобольска и в сопровождении охраны направились на подводах в сторону Тюмени. Страдая в пути следования от бесконечной дорожной тряски, холода и почечных колик, Е. С. Боткин просто стоически переносил все эти выпавшие на его долю испытания, и только лишь когда боль стала вовсе нестерпимой, он позволил себе всего полтора часа покоя, отлежавшись во время одной из остановок в селе Борки.
В связи с этим, Государыня напишет в дневнике:
« 14/27 Апреля. Суббота. Лазарево Воскресение.
Встали в 4 часа, пересекли реку в 5 [час] пешком по дощатому настилу, а затем – на пароме. (…) В селе Борки пили чай и питались продуктами в хорошеньком крестьянском доме. (…) Снова поменяли коляску. Снова всякого рода происшествия, но меньше чем вчера. Остановились в деревенской школе, пили чай с нашими солдатами. Е. С. [Боткин] слёг из-за ужасных колик в почках. (…)». [123]
27 апреля Августейшие Узники и сопровождающие Их лица добрались до Тюмени, а 30 апреля, после нескольких дней дорожных мытарств и приключений, Их всех доставили в Екатеринбург, где Е. С. Боткин в качестве пленника был помещён под арест в Дом Особого Назначения. [124]
Находясь в доме Ипатьева, Е. С. Боткин, верный врачебному долгу, делал всё для того, чтобы хоть как-то облегчить участь своих Венценосных Пациентов. Содержась вместе с Ними под арестом, он буквально с самых первых дней добровольно возложил на себя роль Их ходатая практически по любому, пусть даже самому незначительному, вопросу, став, таким образом, неким посредником между Царской Семьёй и официальной властью в лице Коменданта ДОН.
Вспоминая об этом годы спустя, бывший Комендант Дома Особого Назначения Я. М. Юровский писал:
«Доктор Боткин был верный друг семьи. Во всех случаях по тем или иным нуждам семьи он выступал ходатаем. Он был душой и телом предан семье и переживал вместе с семьёй Романовых тяжесть их жизни». [125]
Почти то же самое, более сорока лет спустя вспоминал и его бывший помощник Г. П. Никулин:
«Как правило, всегда ходатаем по всем всевозможным, значит, делам был всегда, вот, доктор Боткин. Он, значит, обращался… (…) Боткин обычно приходил [и спрашивал]: – На прогулку можно? [126]
И в этом они оба были абсолютно правы, так как все просьбы арестованных передавались либо непосредственно Комендантам ДОН (А. Д. Авдееву или сменившему его Я. М. Юровскому), либо дежурным членам Уральского Облсовета (таковые назначались в первый месяц пребывания Царской Семьи в ДОН, где несли суточное дежурство).
После прибытия в Екатеринбург и размещения в доме Ипатьева перевезённых из Тобольска Августейших Детей, доктор Е. С. Боткин понимает, что его «угасающих сил»для ухода за больным Наследником Цесаревичем явно не хватает. Поэтому уже на следующий день он пишет на имя А. Г. Белобородова записку следующего содержания:
«В Областной Исполнительный комитет
Господину Председателю.
Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении Областного Исполнительного Комитета вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, г-н Председатель, с следующей усердней-шей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведёт доктор Вл. [адимир] Ник. [олаевич] Деревенко, подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающихся выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при нём Клим Григорьев Нагорный после нескольких бессонных и полных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был бы выдерживать вовсе, если б на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича – г-н Гиббс и, в особенности, воспитатель его г-н Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Г-н Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находится при нём неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него во время болезни целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно, повторяю, г-н Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершенно незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят более облегчения больному, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к сожалению, крайне ограничен.
Ввиду всего изложенного, я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей больного, беспокоить Областной Исполнительный Комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их – в крайности же – хотя бы одного г. Жильяра – к нему завтра же.
Ев. [гений] БОТКИН». [127]
Приведённый документ – черновик без даты, хранящийся в Государственном архиве РФ, в личном фонде Е. С. Боткина. А на чистовике, датированном 24 мая 1918 года, имеется «резолюция» Коменданта Дома Особого Назначения А. Д. Авдеева, которая как нельзя лучше выразила его отношение не только к больному ребёнку и доктору Е. С. Боткину, но и ко всей Царской Семье в целом:
«Просмотрев настоящую просьбу Доктора Боткина, считаю, что и из этих слуг один является лишним, т. к. – дети все являются взрослыми и могут следить за больным, потому предлагаю Председателю Области немедля поставить на вит (так!) этим зарвавшимся господам ихнее положение. Комендант Авдеев». [128]
