шли мультфильмы и сериалы для детей. Эти сеансы нам очень нравились, но меня почему-то переклинило, и я решил, что на них допускают только детей шахтеров. В течение нескольких недель мы с братом посещали эти сеансы, изображая из себя детей шахтеров, но потом брат, склонный к громким спорам и пререканиям, устроил скандал во время просмотра «Малыша Сиско», и нас на эти сеансы больше никогда не пускали. Больше всего среди всех увиденных фильмов мне запомнился цвет Technicolor, от которого серые монохромные улицы казались еще более мрачными, чем они были на самом деле. Я начал верить в то, что мир за пределами железно-серой реки Тайн с бесцветным небом, похожим на серую расцветку военного корабля, существовал в совершенно другой цветовой гамме: канареечно-желтой, кобальтово-синей и пурпурной. Для нас же эта вселенная существовала только в целлулоидных сказках, занимавших наше воображение длинными дождливыми днями.
Хотя большинство учителей, включая мистера Лоу, который меня не особо жаловал, считали меня весьма неглупым, я думаю, что узнал о мире благодаря кино не меньше, чем в школе. Вместе с другими «юными дарованиями» меня пересадили в правую часть класса. Таким образом я оказался вдали от своих приятелей, в анклаве, в котором по большей части были девочки. Я сижу рядом с Брайаном Бантингом, милым и умным парнем, у которого есть «проблемы с гландами». Это выражается в том, что Брайан очень толстый, за что сидящие слева обычные ученики его ужасно третируют. Я очень высокого роста и, следовательно, тоже считаюсь в некоторой степени фриком, поэтому между мной и Брайаном появляются интеллектуальное понимание и эмпатия, которых нет с другими одноклассниками.
Единственный школьный предмет, который мне нравится, это пение. Мы заучиваем народные и религиозные, а также рождественские песни, которые распеваем хором под аккомпанемент пианино. У меня, оказывается, неплохой голос, но, когда мистер Лоу просит каждого из нас немного попеть соло, я пою не своим настоящим голосом, а как пролетарий. И лишь для того, чтобы не потерять уважение своих хулиганистых приятелей. Иногда, когда с задних рядов хора звучит чистое сопрано, на лице мистера Лоу появляется удивленное выражение, но ему так и не удается узнать, кому принадлежит этот голос.
Брайан, я, еще два парня и девять девочек вскоре переходят в среднюю классическую школу. В результате я все сильнее чувствую отчуждение от остальных учеников, включая Томми Томпсона, обреченных остаться в этой общеобразовательной богадельне для бедных, в которой уровень образования, а также возможностей учеников после окончания школы находятся ниже плинтуса. Это понимают все ученики, наши учителя и мы сами, то есть все те, кто переходит в новую школу. Мы будем ходить в школьной форме, учить латынь и вариационное исчисление. Мы будем думать по-другому, от нас будут ждать, что мы начнем вести себя по-другому, и мы будем воспринимать факт того, что мы – другие, как свое неотъемлемое право. И шрамы от этой считающейся нормой жестокости останутся в душах всех, вне зависимости от того, какую школу они закончили.
К тому времени, когда я начну обучение в новой школе, произойдет Карибский кризис из-за расположенных на Кубе советских ракет, и короткий период разрядки напряжения в доме № 84 на Стейшен-роуд подойдет к концу. Будет казаться, что мир находится на грани ядерной катастрофы и хаоса, а в доме над молочной лавкой начнутся отвратительные и мерзкие сцены.
Практически во всех разговорах родителей присутствует сарказм, слышны едкости и колкости. Отец с матерью стремятся ранить и уколоть друг друга. Мы с братом узнаем ужасный язык разрушения. Идет затяжная окопная война, и мы с братом сидим в траншее, над нашими головами нависли ядовитые облака взаимных обвинений, которые неизвестно когда рассеются. Когда у матери не хватает слов, она бросает в голову отца первым попавшимся под руку предметом. Отец никогда не занимается рукоприкладством, лишь мрачно смотрит на нее, говорит что-нибудь саркастическое и снова молчит, что раздражает мать еще сильнее. Возможно, мама бессознательно стремилась к физическому разрешению спора и отец подсознательно об этом догадывался, но не поддавался на провокации. В любом случае я был рад, что дело ни разу не дошло до драки и не пролилось ни одной капли крови.
Сегодня родители ругаются по поводу драгоценной машины Vauxhall Victor. Четверг, мама должна ехать к Нэнси, но отец по какой-то причине отказывается разрешить ей взять автомобиль.
«Куда ты собралась?»
«Туда, где бываю каждый вечер по четвергам», – отвечает она.
«Интересно, куда же именно?» – спрашивает он неестественно вежливо, но со скрытой иронией.
И все начинается заново, все повторяется. Он упрекает ее в том, что она отвечает очень уклончиво, и не соглашается с приписываемым ему сарказмом, но никто из них не доходит по прямых обвинений, не называет вещи своими именами. Спустя некоторое время загнанная в тупик мать орет как сумасшедшая. Она не в состоянии ответить на колкости отца и успокоиться, что бы он ни сказал или ни сделал.
Младший брат сосет большой палец, а я играю на гитаре и мысленно молюсь, чтобы родители перестали ссориться. Как я понимаю, если они расстанутся, то я останусь с отцом. Я очень сильно люблю мать, но заботу о своей жизни могу доверить только отцу. Он хороший солдат, честный и смелый человек, твердо привязанный к реальности своим стоицизмом, в то время как мать превратилась в визжащее привидение. У меня ужасное предчувствие, что она умрет молодой.
Мать одерживает победу в спорах исключительно благодаря высоким децибелам и язвительности. Она поднимается на второй этаж, чтобы переодеться. Я незаметно выхожу из дома через заднюю дверь, сажусь на велосипед и жду на углу Лорел-стрит.
Мать появляется через двадцать минут, вся раскрасневшаяся и нарядная. Ее движения и энергетика резкие, как у преследуемого охотниками оленя. Она отъезжает на машине, я следую за ней на велосипеде. Нэнси живет в полутора километрах от нас на восток, но мать движется по Хай-стрит в совершенно другом направлении. Я следую за ней с нарастающим чувством паники. Кручу педали изо всех сил, я настолько близко от нее, что мама должна заметить меня в зеркале заднего вида. Ее машина набирает скорость, оставляя за собой синий дымок выхлопа, а я пытаюсь не отставать. Я слышу скрип трансмиссии, звук переключения скоростей, и вот мама отрывается от меня.
Вернувшись домой, я прохожу мимо закрытой двери родительской спальни. У отца, наверное, снова мигрень, или я думаю, что у него мигрень, потому что слышу, как он тихо плачет, но я не знаю, как ему помочь.
