«Приказано танк доставить в роту. А пока мы с механиком все проверим, всем остальным умыться, привести себя в бодрое состояние. Чтобы на лице улыбка была, потому как танкист всегда должен быть бодрым, смелым и решительным!»
Проверили заправку, и вдруг выясняется, что пушка неисправна. Это, кстати, был танк с 76-мм пушкой, то есть я опять стреляющий. Что такое? Оказывается, неисправно откатное устройство. Мы делаем первый выстрел, и пушка назад не отходит. Тогда поднимаем ствол вверх, казенная часть опускается, мы вдвоем опускаем ее до положенного состояния и поднимаем пушку в нужное положение. Ну, ясно же – так в бой идти нельзя. А если прикажут, то мы окажемся просто мишенями.
Беру формуляр, а он чистый. Даже на заводе в нем ничего не заполнили. Записал все данные машины, экипажа и указал неисправность по состоянию на 4 октября 1944 года. Взял с собой заряжающего и пошел представляться. Особой стрельбы нет, но нас предупредили: «Кое-где есть снайпера, так что будьте осторожны!»
Командиром роты оказался Храмцов Сергей Васильевич. Бывалый офицер, уже не один год ротой командует. Тремя орденами награжден. Ну, я представился ему. Назвался, кто такой, где учился, где воевал, а члены его экипажа ведь тут же рядом стоят. После этого ротный спрашивает:
– Ну что, завтракал чего-нибудь?
– Да нет, не успел. Только с экипажем познакомился.
– Ну, давай тогда закусим!
Тут же на крыле хлебушек с консервами поели.
Двоюродный брат Поздняков Николай Федорович
А когда собрался уходить, его механик-водитель, старшина, вдруг задает мне вопрос: «Скажите, пожалуйста, вы чей сын будете?» И перечисляет трех братьев Борисовых: Петра Григорьевича, Николая Григорьевича и Василия Григорьевича. «Я сын Николая Григорьевича!» – «Все ясно! А старший брат у тебя Сергей!» – «Точно!» – «А я Поздняков Николай Федорович!» Оказалось, это сын сестры моей мамы, семью которых раскулачили в начале 30-х. А я со слов родителей про них знал и даже смутно помнил, как однажды маленьким был у них в гостях. Но, как их выслали, они ничего не присылали и связь прервалась.
Обнялись, познакомились: «Будем воевать вместе!» Рассказал ему коротко, что там на родине: «Будет время, встретимся еще!» А в очередном письме написал домой, что встретился с двоюродным братом. И отец ответил: «Вот ведь судьба бывает… Вы уж там держитесь вместе!» А вскоре, когда вышли на отдых, мы решили попроситься в один экипаж. Написал ротному рапорт, но он отказался свое мнение высказать: «С комбатом будем решать этот вопрос!»
Возвращается: «Совет держали, и замполит сказал – нецелесообразно! Если погибнут, то в семье сразу два горя. Потому как мы смертники и можем накрыться сразу. Так что пусть хоть кто-то из них останется живым!» Но судьба распорядилась так, что мы оба остались живы. В конце войны его комбат забрал к себе в экипаж. А в 1946 году Николай демобилизовался и уехал к семье в Магнитогорск[7].
Пригнал танк в роту, а она, оказывается, три дня уже топчется у деревни Цехане. Лощину немцы отлично пристреляли, и проход был закрыт намертво. Только стоило с утра одному танку попытаться выскочить из-за поворота, как с первого выстрела он горит… Если не с первого, то со второго или третьего точно. А они следуют один за другим. При мне за три дня так троих щелкнуло, трое ребят погибло, но наступление так и не продвинулось. Ночью подается команда – пропустить тягач. Он цепляет этот сгоревший танк и утаскивает в тыл. Исполняющий обязанности комбата – капитан Писаренко возмущался, бранился, наконец, начальство разобралось, и роту перевели в другое место.
В этой новой лощине мы оказались на небольшом плато, а деревня, которую предстояло взять, внизу перед нами. Помню, в деревушке было домов всего 15, не больше, но костел посередине стоял. С наступлением темноты получили приказ и пошли в атаку.
Но уже почти на самом спуске танк встал. Хотя двигатель вроде работает нормально. Механика спрашиваю: «Что?» – «Не знаю, наверное, днищем сели!» Выскакиваем с ним, а ночь же, темнота, да еще мелкий дождик идет, погода «отличная». Смотрим, а у нас, оказывается, одной гусеницы нет. Глянул на гору, с которой спускались, а там прямо блестит. Внутренняя же часть гусеницы отполирована катками до блеска. И главное, далеко от нас. Мы на одной под горку шли-шли, пока не сели днищем на грунт. Походили вокруг танка, но ясно же – атаковать мы не в состоянии, и главное, сами гусеницу не поднимем. Только тягачом можно подтащить.
Принимаю решение отправить заряжающего на гору, помпотеха нашего искать. Он ушел, полночи ходил-ходил, но никого не нашел. А я вижу, некоторые наши танки горят впереди. Вначале еще какие-то крики раздавались: «Вратуйте! Гвалт!», это на украинском что-то вроде – спасите, но потом и этот шум закончился.
В общем, ночь пролетела быстро, без сна и с нехорошими думами. Что же будет утром? Если в деревне остались немцы, то нам несдобровать. Мы же прекрасная мишень! Тем более у нас пушка такая. Один раз еще выстрелим, а дальше? Так все и произошло…
Только рассвело, как я услышал, что над башней просвистела болванка. Только и успел заметить, что стреляла самоходка. У танка пламя и дым вылетают вперед, а у самоходки вверх. Второй ба-бах – прямо в борт, мы же к ней под углом стояли. Благо попали в трансмиссионную часть. Но там же масляный бак, и, конечно, моментально пламенем охватило и заполыхало.
Все сразу выскочили и в овражек неподалеку. А немец еще пострелял, то ли тренировался, то ли что. Третий снаряд в башню попал. Говорю ребятам: «Хорошо, что не он первым прилетел, нас бы уже никого живых не было…»
А когда стали рваться снаряды, мы по оврагу стали отходить на гору. Нашли начальство, доложились и оказались в батальонном резерве. Но если посчитать, я на этой машине всего-то и пробыл в пределах 7—10 дней. Это я в третий раз, считай, горел.
А всего я горел пять раз. Но четвертый и пятый разы не особенно запомнились.
В четвертый раз горел, когда вроде какую-то деревню брали, ну и на подходе почувствовал солидный ударчик, и машина вспыхнула. Вот тут помню, одного ранило, и мы его вытаскивали. Хотя сам экипаж совсем не помню, менялись же постоянно.
А в пятый раз получилось так. После этих боев в Карпатах почти все танки погорели, и нас вывели на отдых. Отдыхали месяца два, пополнились людьми и техникой, правда получили на роту всего семь машин. По два танка во взводе было. А в декабре нас перебросили на Сандомирский плацдарм, и оттуда 12 января пошли в наступление. Здесь мы успешно воевали, Краков освобождали, много всяких интересных эпизодов было.
Командовал нашим передовым отрядом замкомандира бригады полковник Бутузов. Мы обошли Краков фактически с Запада и перекрыли основное шоссе, по которому шло снабжение. Там поселок Забежув, что ли. Взяли его. А километрах в трех оттуда железная дорога. И по ней шел эшелон, который мы, конечно, не могли упустить.
