и камином, над которым висело большое, до самого потолка, зеркало. В глубине стоял рояль, слева от двери – стол, покрытый, очевидно для торжественности, красным сукном. За столом сидела настоящая экзаменационная комиссия. Тут же были, видимо, и старшекурсники, они весело посматривали на меня, радовались, наверное, в душе, что сегодня «подопытными кроликами» будут не они. Мне они все показались очень взрослыми, хотя, как вскоре выяснилось, старшему из них исполнилось всего двадцать четыре года. Потом я узнала, что это были Петр Соболевский, Сергей Герасимов, Андрей Костричкин, Березин-Кумейко, Галь. А за столом среди членов комиссии – Леонид Захарович Трауберг и Григорий Михайлович Козинцев. Трауберг сразу мне показался старым и очень сердитым, и только потом я узнала, какой это добрейший человек. А тогда, глядя на всех этих незнакомых людей, я окончательно оробела. Шутка ли! Ведь от них зависит моя дальнейшая судьба.
– Вы давно работаете в цирке? – обратился ко мне Козинцев.
– Тринадцать лет.
– А сейчас вам, как мне сообщили, нет еще и шестнадцати…
Все громко рассмеялись.
– В цирке почти все начинают работать с раннего возраста, – сказала я,
– А вы кульбит умеете делать? – неожиданно спросил Козинцев.
Я усмехнулась.
– Почему вы улыбаетесь? – удивился он.
– В цирке даже ребенок умеет делать кульбит.
– Отлично. Тогда сделайте, пожалуйста.
Перед столом лежал тренировочный мат; а на нем толстенный красный ковер. Я сделала кульбит. Козинцев одобрительно кивнул.
– А колесо умеете?
Я скрутила колесо.
– А теперь на кольцах.
– Вот на кольцах не умею.
– Как же так? Мы все видели вас в цирке на трапеции.
– Кольца – это не трапеция. Это совсем другой реквизит.
– А вы все же попробуйте, рискните! – предложил Козинцев.
Я подошла к кольцам, но достать до них не смогла, они висели очень высоко. Мне помог Дима Фищев, комендант ФЭКСа. Он взял меня за талию и подбросил вверх. Я ухватилась за кольца и начала импровизацию, делая трюки, которые мне удавались на трапеции. Исполнив последний трюк, я, перевернувшись, спрыгнула на пол и машинально поклонилась, как на манеже.
Все опять дружно рассмеялись, Козинцев смеялся больше всех.
– Ну-с, а теперь… сыграйте нам какую-нибудь сценку.
– А какую?
– На ваше усмотрение. Когда будете готовы, дайте нам знать. Бэм, наш аккомпаниатор, будет сопровождать ваш этюд на рояле.
– Нет, позвольте, – не унималась я, – какая должна быть тема?
– Произвольная, – ответил Козинцев.
Я стала лихорадочно соображать. Всегда собранная (к этому меня приучила моя профессия), я вдруг растерялась. Я пыталась найти хоть маленькую зацепку, хоть что-нибудь… А мысли разлетались в разные стороны. И тут в моей памяти возник эпизод из какой-то картины. Громко, как в цирке, я объявила:
– «Пьяный джентльмен»!
Раздался свисток. Это свистел Козинцев, подавая сигнал к началу.
Бэм заиграл фокстрот, а я начала действовать. Сначала я сняла шляпу и никак не могла снова надеть ее на голову. С огромным трудом мне это наконец удалось. Тогда я стала медленно двигаться к стене, как бы ища в ней опору. Эпизод был очень короткий, по принципу циркового антре. Главное, его нужно было прервать на самом эффектном месте, что я и сделала.
Послышался свисток. Он, наверное, всегда пугал начинающих, но только не меня.
– Какие киноартисты вам нравятся? – спросил Козинцев.
– Пирль Уайт и Гарри Пиль, – ответила я без запинки.
Члены комиссии захохотали, и я подумала, что, видимо, Гарри Пиль у них не котируется.
– А Чаплин? – допытывался Козинцев.
– Чаплина я не люблю.
– Почему? – Козинцев давился от смеха.
– Потому что он копирует наших клоунов и копирует очень плохо. (Потом я, конечно, узнала, что все как раз наоборот, но в тот момент, слыша хохот присутствующих, с досадой подумала, что, кажется, слишком развеселила это почтенное общество.)
Когда все успокоились, Козинцев очень серьезно сказал:
– Вот мы будем вас учить, тратить время. А вы, как только представится хороший ангажемент, все бросите и уедете. И наши труды окажутся напрасными.
– Мы сейчас работаем не в цирке, а на эстраде, нам отъезд не грозит, – возразила я.
– Какой у вас на эстраде номер?
– Музыкальные эксцентрики, «Трио Жеймо».
– Приходите за ответом через два дня.
Мне хотелось по привычке сделать книксен, но я вовремя спохватилась и, степенно попрощавшись, ушла, как мне показалось, с достоинством.
Я возвращалась домой, а настроение у меня было такое, будто проглотила лягушку. Через два дня я и не подумала пойти за ответом.
«Все кончено», – решила я и поставила жирную точку.
К нам пришел Жорж, и я встретила его так, точно он был главным виновником всех моих неудач.
– Ты почему сидишь дома? – невозмутимо спросил Жорж. – Козинцев же велел тебе прийти за ответом.
Тут вмешалась мама:
– Вместо того чтобы сделать какой-нибудь толковый этюд, ну например, нищего, сидящего под забором, или умирающего бойца, наша остроумная девочка продемонстрировала «Пьяного джентльмена». Очень удачная идея! – И философски добавила: – Ладно. Все, что ни делается, – все к лучшему. На эстраде у нее имя, а в кино… Первая сзади! Невеселая перспектива.
– Яня, я тебя не узнаю! – кипятился Жорж. – Ты же выросла в цирке и знаешь, что, взяв темп, чтобы скрутить сальто, нельзя на половине вдруг передумать: обязательно упадешь на голову.
Ни слова не говоря, я быстро оделась.
– Молодец! Я тебя провожу! – обрадовался Жорж. И мы побежали на Гагаринскую в ФЭКС.
Возле длиннющего списка толпился народ, мне никак не удавалось пробиться. Подошли Жорж с Фищевым.
– Ну как, нашла свою фамилию? – весело спросил Жорж.
– Нет, не нашла, – ответила я взволнованно.
– Значит, плохо искала.
– Головы закрыли список, я ничего не вижу!
Жорж довольно бесцеремонно пригнул чью-то макушку, и я увидела списки. В алфавитном порядке были указаны фамилии принятых и не принятых. Ни там ни там я не нашла своей.
«Господи, – подумала я, – меня вообще забыли».
– Ну что? – прокричал над моей головой Жорж. – Отыскала?
– Нет. Забыли меня.
– А где ты искала?
– Везде. И в том и в другом списке. Нет нигде моей фамилии.
Жорж и Фищев дружно рассмеялись:
– А ну-ка, подними голову. Выше, выше!
Я посмотрела вверх и, действительно, увидела свою фамилию. Она стояла в самом начале списка принятых, почему-то не в алфавитном порядке. Я прочитала раз, потом еще и только тогда поняла: Жеймо Янина зачислена в ФЭКС.
У меня оказалось два «несчастливых» урока – операторское мастерство (его вел Москвин) и лекция Трауберга. Именно в этот день у меня, как назло, всегда был концерт, а я так любила лекции Трауберга! Он рассказывал нам о литературе, живописи, кино. За вынужденные пропуски я потом горько
