На Втором съезде российских социал-демократов
Приближался тем временем второй, а по существу первый подлинный съезд российских социал-демократов, расколотых на множество крохотных групп и течений. В апреле 1903 года лидировавшая группа социал-демократических эмигрантов собралась в Женеве. Здесь без особых споров был согласован проект программы партии, обсуждались, пока еще сравнительно спокойно, основные положения устава. Крупская комментировала: «Приехал Троцкий. Пустили и его в оборот. Поселили у него «для обработки» вновь приехавшего питерского делегата Шотмана».[114]23-летний Александр Васильевич Шотман участвовал в социал-демократических кружках с 1899 года, но Ленин, видимо, не вполне был уверен в его позиции на предстоявшем съезде и в качестве эффективного орудия убеждения использовал Троцкого.
Было решено проводить съезд в Брюсселе, где местный рабочий кооператив предоставил для заседаний помещение своего Народного дома, собственно, даже не самого дома, а его скрытого от посторонних глаз склада, где хранились тюки шерсти и было полно блох, атакам которых подверглись делегаты,[115] прежде чем они стали атаковать друг друга.
Но это будет через несколько дней. Пока же участники съезда ехали в Брюссель разными путями, предпринимая некоторые, обычно наивные, предохранительные меры, чтобы не попадаться на глаза блюстителям государственного строя и общественного порядка. Троцкий, получивший мандат от Сибирского союза (скорее мандат был только предоставлен от имени Сибирского союза, ибо связи с последним не было), выехал в Брюссель с маленькой станции Нион. Ехал он вместе с делегатом тульских социал-демократов врачом Дмитрием Ульяновым, младшим братом Ленина. С ним он сблизился, что вскоре попытается использовать Ленин, но без успеха.
Съезд проходил с 17 (30) июля по 10 (23) августа, вначале в Брюсселе, а затем (после фактического запрещения его работы бельгийской полицией) в Лондоне.
В Брюсселе за делегатами непрерывно следили агенты полиции, поначалу не очень заметные, но постепенно стали ходить по стопам делегатов, почти не таясь. Троцкий, приехавший по болгарскому паспорту на имя Самоковлиева,[116] почувствовал слежку не сразу. Только в начале второй недели заседаний, когда вечером он вышел из ресторанчика в обществе Засулич, к ним подошел один из делегатов и прошептал: «За вами шпик, расходитесь в разные стороны». Наивная попытка укрыться от слежки не удалась. На следующий день «месье Самоковлиев» и другие делегаты были вызваны в полицию и им предложили покинуть Бельгию.[117] Съезд был перенесен в британскую столицу.
Троцкий был одним из самых активных участников съезда, выступал почти на каждом заседании. С. В. Тютюкин обнаружил в протоколах свыше ста его выступлений и реплик.[118]
В первые дни съезда Троцкий, в полной мере оправдывая ожидания Ленина, вел себя активно и агрессивно. Он выступил уже на втором заседании 31 июля (по новому стилю[119]) при обсуждении порядка дня. Спор разгорелся о месте в партии еврейской социал-демократической организации Бунд, представитель которой М. И. Либер настаивал, чтобы этот вопрос не выделялся, что он входит в «рубрику организации партии». Троцкий выступил против этого мнения. Он утверждал, что существуют серьезные разногласия по вопросу «единая организация с той или иной степенью самостоятельности частей («автономия») — или союз самостоятельных организаций («федерация»)». Раз этот вопрос встал перед нами, «мы должны его исчерпать, мы не должны его откладывать».[120]
Однако этим выступлением в ходе обсуждения порядка дня Троцкий не ограничился. Он высказался против представительства на съезде эмигрантской группы «Борьба», возглавляемой Д. Б. Рязановым (Гольдендахом) (1870–1938), который прошел путь от народника до известного марксиста, пользовался авторитетом в зарубежных кругах (он находился в эмиграции с 1900 года), был острым и безжалостным полемистом. В рассматриваемый период группа «Борьба» осудила «экономистов», по адресу которых метал громы и молнии Ленин. Тем не менее «экономисты» в съезде участвовали, и Ленин с этим мирился.
Гнев по адресу группы Рязанова объяснялся тем, что она обвинила в экономизме… саму «Искру». Представляется, что непримиримый тон Ленина и особенно Троцкого по адресу «Борьбы» и ее руководителя был вызван не столько позициями группы, сколько качествами ее лидера — резкостью, остроумием, сарказмом. В этом смысле между Рязановым и Троцким было немало общего. Выступая 31 июля, Троцкий не жалел черной краски, которую щедро лил на «Борьбу» и прежде всего на самого Рязанова. «Эта группа бессильна и фактически и морально-политически», — твердил он. Ее позицию, считал Троцкий, определяет конъюнктура данного момента.[121] Это были красочные, но не имевшие под собой логической почвы слова, ибо вся российская социал-демократия в это время (да и позже) представляла собой конгломерат разобщенных групп. По словам очевидцев, Рязанов во время съезда называл Троцкого «дубинкой Ленина».[122]
Так уже в самом начале работы этого важнейшего социал-демократического форума Троцкий выдвинулся на передний план, хотя был еще совсем молодым человеком.
Третьего августа на съезде началось обсуждение программы РСДРП. 4 августа Троцкий взял слово в обсуждении этого основополагающего документа. В полном согласии с Плехановым и Лениным он критиковал позиции «экономистов» Мартынова и Акимова, особенно последнего, который возражал против включения в максимальную программу требования диктатуры пролетариата. К этому времени молодой социал-демократ уже хорошо научился приклеивать уничижительные ярлыки оппонентам. Он утверждал, что, отрицая диктатуру, Акимов впадает в обычный реформизм. Правда, в выступлении подчеркивалось, что диктатура пролетариата будет «не конспиративным захватом власти», а политическим господством «организованного рабочего класса, составляющего большинство нации».[123]
Особое внимание Троцкий уделил аграрной части программы, посвятив ей два выступления. В одном он отстаивал необходимость ограничиться аграрными требованиями, направленными против остатков крепостного права, но не создавать некую программу «аграрного социализма». «Это — задача социалистов-революционеров», — с оттенком пренебрежения бросил оратор.[124] Вслед за Троцким выступил Ленин примерно с тех же позиций.[125] Второе выступление по аграрной части было в основном посвящено требованию возвращения крестьянам так называемых земельных отрезков, то есть участков земли, которыми они владели до реформы 1861 года и которые были у них отобраны при освобождении. Поддерживая этот лозунг, Лев в то же время оставлял простор для выдвижения более широких требований. Он утверждал, что на Западе крестьянство уже исчерпало свою революционную роль. «У нас положение иное. В наступающий революционный период мы должны связать себя с крестьянством, — как в интересах крестьянской бедноты, так и в интересах пролетариата». Он призывал партию к работе в крестьянской среде не с «дальновидной осторожностью», а к «дерзости, дерзости и дерзости».[126] При всей декларативности и ораторской напыщенности заявления, носившего общий характер, нельзя не видеть, что оно свидетельствовало о признании активной роли крестьянства как движущей силы революции. И в этом вопросе позиция Троцкого, совпадавшая во время съезда с позицией Ленина, через некоторое время претерпит существенные изменения.
