Правление проголосовало за то, чтобы идти до самого конца. Это решение оказалось весьма кстати, поскольку в субботу, 21 января, агентство Ассошиэйтед Пресс опубликовало информацию о материале, который должен был выйти в воскресном выпуске «Монтгомери эдветизер». Находясь в Миннеаполисе, Карл Роуэн с удивлением прочитал, что негры Монтгомери пошли на соглашение, удовлетворившись уверениями в том, что отныне с ними в городском транспорте будут обращаться вежливее. Он тут же позвонил Кингу. Правда же состояла в том, что официальные лица Монтгомери «договорились» с тремя негритянскими священниками, которые не были членами МАУ. Телефонный разговор Кинга с Роуэном состоялся в 20 часов. Кинг тотчас же поставил в известность о провокации правление МАУ, а сам допоздна объезжал негритянские клубы. На следующее утро все негритянские священники, включая даже тех трех, которых белым удалось сбить с толку, опровергли сообщение о мнимом соглашении с кафедры церкви Кинга. Интрига, затеянная отцами города, провалилась. Бойкот продолжился.
Мэр был взбешен тем, что его переиграли. В понедельник он выступил по телевидению, осудив бойкот и предупредив белых хозяев, чтобы они не подвозили своих слуг. Началась кампания запугивания. Полиция стала задерживать водителей-негров. Людям, ожидавшим на обочинах свободных машин, угрожали арестами за бродяжничество или же за создание препятствий, мешающих свободному проезду транспорта. Под таким давлением многие водители отказались от дальнейшего участия в акции, боясь потерять права или страховку. Бойкот все больше и больше превращался в «поход за свободой» в буквальном смысле этих слов. Однажды сам Кинг был арестован и доставлен в тюрьму. Его обвинили в превышении скорости. Он якобы пересек зону с ограничением по скорости до 25 миль в час на 5 миль в час быстрее. Ралф Эйбернети внес за него залог и добился его освобождения из-под стражи.
Одной из примет «ужесточения» политики стали беспрестанные телефонные звонки с угрозами и непристойной бранью. Сначала Кинг не обращал на них внимания, но однажды один из белых друзей по секрету сообщил ему, что это ― не пустые угрозы. Мартин ощутил страх. Вскоре после этого разговора он заявил на массовом митинге: «Если вы в один прекрасный день вдруг обнаружите, что я мертв, я хочу, чтобы вы не совершали в ответ никаких актов насилия. Я умоляю вас продолжать протест, сохраняя уже проявленные вами достоинство и дисциплинированность». По дороге домой после митинга Кинг признался в машине Ралфу Эйбернети, что боится. В последние дни ему часто угрожали по телефону, постоянно поддерживая в нем ощущение опасности. Попытки Эйбернети успокоить его успехом не увенчались.
В ночь после ареста Мартин с женой лежали в постели. Коретта уже спала, а Мартин только начал засыпать, как вдруг его разбудил телефонный звонок. Незнакомый голос прорычал в трубку:
— Послушай, ниггер, с тобой нам все ясно. Не пройдет и недели, как ты пожалеешь, что вообще приехал в Монтгомери.
Угроза подействовала. Потеряв сон, Мартин долго просидел на кухне. Он был на грани нервного срыва. Он чувствовал себя опустошенным и никак не мог собраться с мыслями. «Как я могу дать сигнал к отступлению, не потеряв лица? ― спрашивал он самого себя. ― Как я могу из всего этого выбраться, не обнаружив собственной трусости?» Измученный и запуганный, он начал вслух молиться. «Я здесь отстаиваю взгляды, в правоту которых верю. Но теперь я боюсь. Люди ждут, что я поведу их за собой. Но если они увидят, что я сам лишился сил и мужества, они тоже станут колебаться. Мои силы на исходе. У меня ничего не осталось. Я дошел до состояния, преобороть которое в одиночку я не смогу». И в этот момент он вдруг почувствовал прилив новых сил. Им овладело состояние внутреннего покоя. Голос, исходивший из самых глубин его сознания, казалось, сказал ему: «Отстаивай справедливость, стой за правду, и Бог вовеки будет рядом с тобой».
В понедельник вечером, 30 января, плановый митинг в церкви Эйбернети подходил к концу. Мартин занимался сбором пожертвований, когда заметил, что Ралф начал беспокойно озираться вокруг. Почувствовав, что он ищет глазами именно его, Кинг крикнул:
— В чем дело? Что стряслось? Ралф повернулся к нему и сказал:
— Твой дом взорвали.
— О, Боже! ― воскликнул Мартин. ― Что с Кореттой и с Йоки?
— Это мы сейчас и выясняем, ― ответил священник, стоящий рядом с Ралфом.
За несколько минут до взрыва Коретта сидела в своей гостиной вместе с гостьей. Она услышала, как что-то упало на крыльцо. «Наверное, бросили кирпич», ― подумала она и предложила своей собеседнице перейти в спальню. Они не успели пройти через холл, как раздался взрыв и град осколков оконных стекол засыпал гостиную. Несколько мгновений спустя раздался звонок в дверь и голос участливо спросил:
— Никто не пострадал?
Затем в клубах дыма, заполнивших дом, раздался телефонный звонок. В трубке послышался женский голос:
— Да, это сделала я. И мне жаль, что я не убила вас всех, ублюдки!.
Новость распространилась быстро. К 21. 30 тысячи черных мужчин и женщин заполнили Саут-Джексон-стрит ― они были вооружены ножами, пистолетами, палками, камнями и бутылками. В доме орудовали пожарные и полицейские. Помимо комиссара полиции и других должностных лиц прибыли мэр города и начальник городской пожарной службы. Вскоре приехал Мартин Кинг и стал быстро пробираться сквозь толпу.
— Спасибо Господу, что вы живы и здоровы! ― сказал он и прижал к себе Коретту. Он обнял Йоки, которая тоже не пострадала. Затем он спешно направился к крыльцу, где оказался в окружении побледневших офицальных лиц Монтгомери. Кинг остановился и поднял руки, прося тишины. Отовсюду слышались угрозы и проклятия властям.
— Не поддавайтесь панике! ― сказал Кинг. ― Никогда ничего не делайте в состоянии паники! Если у вас есть оружие, отнесите его домой; если у вас нет оружия, пожалуйста, не стремитесь вооружиться. Мы не сможем решить этой проблемы, отвечая насилием на насилие... Мы должны любить наших белых братьев вне зависимости от того, что они делают с нами. Они должны узнать, что мы их любим. Иисус по-прежнему взывает к нам словами, звучащими сквозь столетия: «Любите врагов ваших; благословляйте проклинающих вас; молитесь за тех, кто с презрением отвергает вас». Мы должны жить согласно этому завету. Мы должны платить за ненависть любовью.
Толпа завороженно молчала.
— Не я начал этот бойкот, ― продолжал он. ― Но я хочу, чтобы все в этой стране знали, что, убив меня, они не смогут остановить этим движения за равные права. Мы боремся за правое дело, и с нами Бог.
