- Привели к следователю. Там сидит почему-то он один, ни адвоката, никого. «Сегодня мы, – говорит, – просто побеседуем с вами, Алексей Владимирович». И протягивает пачку «Собрания». Я еще удивился – там единственная сигарета, но больно уж по хорошему табаку соскучился! Взял сигарету из пачки, следак зажигалкой щелкнул – я затянулся раз пять, и вдруг все куда-то пропало. Помню только обрывками, как через какую-то прозрачную пленку: я сижу на стуле посреди комнаты, в кабинете уже следака нет, вместо него два каких-то мужика – я их никогда раньше не видел, – они мне задают какие-то вопросы, я что-то отвечаю... А что спрашивали, что я отвечал – не помню...
Мы еще пообсуждали в тот вечер, и довольно горячо, что могло быть в выкуренной Алексеем сигарете, но для себя вывод я уже сделал. Курить вредно!
Где-то довелось прочитать, что до 1956-го были в НКВД-МГБ-МВД три школы следователей: «физики», «химики» и немногочисленные (потому что уметь надо!) «психологи». Первые считают нужным выбивать показания не фигурально, а в буквальном смысле – физической силой, физической болью. Вторые получают сведения, воздействуя на волю подследственного химическими рецептурами вроде «сыворотки правды». Третьи применяют методы психологического воздействия. Утонченные это приемы или грубые, неважно, главное, что они не предполагают запрещенного создания опасности для физического здоровья человека – опасности, возникающей как следствие избиений или отравления. (Психическое здоровье находящегося в руках «органов» человека у нас традиционно никого не волнует.) По предпочтительному методу воздействия – физическому, химическому или психологическому – их и называли: «физики», «химики» или «психологи».
«Физиков» после XX съезда, как было написано, в госбезопасности фактически не осталось. Не из-за неприемлемости физических пыток и избиений как метода, нет! Просто грязную эту работу переложили будто бы на плечи «младших братьев» из милиции. Похоже, что насчет перекладывания, особенно в центральных районах, – это правда. Я же ведь в Калуге в камере у спецназовца Саши оказался не случайно. На третий день после моего вселения, расспросив по традиции «за себя, за дело», он сказал мне:
- Знаешь, а ведь ты когда вошел и назвался – я почувствовал: «забрало вниз поехало». Такое бешенство накатило! Меня за день до того вызывали в «оперскую», там сидел наш опер – и еще один, он представился – немаленький чин из ГБ. Налили по рюмашечке, хлопнули – и чекист стал меня убеждать: «Слушай, на днях заедет к тебе такой Сутягин – слышал, наверное? Так вот устрой ему по полной – чтоб не вздохнул. Башню ему (голову то есть), пробей, что ли – ты же офицер, орденоносец, а он кто? Шпион, предатель!» А я в разведке служил – предателей, видишь ли, мягко говоря, недолюбливаю. Так что сам понимаешь, с каким настроением я тебя встретил. Но я сижу уже пять лет, дело мое вели те же гэбисты – так что не стал спешить выполнять их просьбы. Хотя, честно скажу, в первые секунды о-очень хотелось «зарядить тебе в бубен». Но вот пригляделся – и смотрю, что зря они меня так просили. Мне моя совесть дороже. Такая вот история с «физикой».
«Психология» же – искусство тонкое, им надо владеть, а чересчур умных в ГБ открыто гнобят. (Того же подполковника К., как довольно открыто рассказывали опера помоложе, подтравливали еще в пору моего с ним знакомства. А через полгода после памятной «киносъемки» с коньяком и борщом просто уволили из управления.) Да и неочевидно в оперативно-следственном процессе влияние «психологии», зачастую еще и опосредованное и небыстрое. Потому и дополняют «психологию» – «химией». Простой и надежной. Опробованной еще со времен Медичи и Иоанна Грозного. Составляющей, как уверяют развязавшие языки перебежчики, фирменный «почерк» отечественной спецслужбы. Разнообразной, но почти неизбежно эффективной «химией», вариации препаратов которой чуть ли не безграничны. Вот и царствует, похоже, в нынешней госбезопасности школа «химиков». Могучая и многочисленная. Которая столько еще нахимичит!
Так что вы лучше не закусывайте коньяк борщом. И курить просайте. Целее будете!
Игорь Сутягин
сентябрь-октябрь 2009 года
(Архангельск, поселок Пирсы, учреждение УГ-42/1)
«Почему Вы решили включить в свой рассказ “Три школы” историю применения к Алексею Пичугину спецсредств? Не жалеете ли Вы об этом своем поступке? Может, лучше было вести себя тихо, никого не раздражать?» – спросила я Игоря Сутягина.
«Почему включил? Так ведь это же был рассказ об известных мне случаях применения химии в процессе следствия, вот я о них и написал! Могу ли я жалеть о том, что выплеснул, высказал то, что лежало грязным илом в глубине души и, если честно, отравляло-таки жизнь своими гнусными испарениями? Да нет, я нуждался в том, чтобы сказать. Помните ведь: “Сказал – и облегчил душу”. Так что особенно-то мне жалеть не о чем. То, что на меня вылилось еще одно корыто помоев – ну, так мне, в общем-то, не привыкать, эти люди вообще почему-то больше специализируются на том, чтобы либо помои лить, либо какие-то сомнительные личности публично героями выставлять».
Тут не могу не вспомнить один питерский, между прочим, анекдот:
“Образ советского разведчика: волевой мужественный человек, обладающий острым умом, ловкий и смелый, идеально смотрится во вражеской форме и в строгом костюме.
Образ современного российского разведчика: в неглиже, раком на обложке модного журнала”.
Да, раньше героями называли Гагарина, Гастелло, Матросова, а теперь Анну Чапман, с которой Путин пел военные песни. Вон, оно как!
Однако вернемся к нашим баранам. Так вот, по поводу корыта помоев я, конечно, удивился, хотя не очень, и огорчился, что естественно для любого человека, который не любит соприкасаться с грязью, но чтоб жалеть об этом... Знаете, все жалелки остались где-то там, за пятью заборами стандартной системы охраны “учреждений”. Стоило ли молчать? Повесить гриву, засунуть язык в ж... – и покорно молчать, отдавая этим даже право говорить? Нет, пожалуй, не стоило бы. Не стал бы. Противно».
Свидетель с острова Огненный
В более чем 700 километрах от Москвы, в 45 километрах от Белозерска Вологодской области посреди Новозера расположился остров Огненный. На нем стоит бывший Кирилло-Новоезерский монастырь, а теперь – Федеральное бюджетное учреждение ИК-5, известное также под названием «Вологодский пятак». Это одна из пяти российских колоний для пожизненных заключенных.
