Я же так счастлива оттого, что он любезен со мной.
4.3.1935
Он приехал в субботу. Я провела с ним 12 чудесных часов, а затем с его разрешения сходила на Бал города.
В воскресенье он обещал мне еще раз прийти, тем не менее на всякий случай я позвонила в «Остерию» и попросила Верлина[32] передать, что я жду известий от него. Вместо этого он просто отправился на празднование Дня павших героев и даже не пришел к Гофману на ужин.
Возможно, он просто хотел побыть наедине с доктором Г.,[33] но тогда он мог хотя бы известить меня. Я сидела у Гофмана, как на раскаленных углях, и ждала, что он вот-вот придет.
Затем мы узнали, что он внезапно решил уехать, бросились на вокзал и увидели только хвостовые огни. Я даже не успела проститься с ним.
Может быть, все не так уж страшно, но ведь его не будет целых две недели и все это время я места себе не найду.
Не знаю, почему он вдруг обиделся на меня, может, из-за того, что я пошла на бал, но ведь он мне сам разрешил.
Нет, как бы я ни ломала голову, причины так и не узнаю.
11.3.1935
Как бы мне хотелось тяжело заболеть и дней 8 ничего не знать о нем. Ну почему, почему я должна все это выносить?
Лучше бы я его никогда не видела.
Я в полном отчаянии. Я теперь постоянно покупаю себе снотворное, хожу полусонная и уже меньше думаю о нем. Хоть бы меня черт забрал. Уж в аду точно лучше, чем здесь.
Три часа я ждала возле отеля «Карлтон», чтобы затем увидеть, как он дарит цветы Ондре и приглашает ее на ужин.
Нет, я нужна ему только для вполне определенных целей.
Если он говорит, что любит меня, то это лишь в данный момент. Этим словам такая же цена, как и его обещаниям, которые он никогда не выполняет. Почему он мучает меня и когда же это наконец кончится?
16.3.1935
Он снова уехал в Берлин. Я просто с ума схожу, если вижу его реже, чем обычно. Но вообще-то понятно, что сейчас у него почти нет интереса, ведь сейчас он занят только политикой[34].
Хочу съездить сегодня с Гретль на Цугшпитце, может быть, там хоть немного успокоюсь. Все будет хорошо, нужно только уметь ждать.
1.4.1935
Вчера нас пригласили на ужин в «Четыре времени года». Я три часа сидела рядом с ним, и он мне даже слова не сказал. На прощание протянул конверт с деньгами. Так уже было один раз. Но лучше бы он тепло попрощался со мной или хотя бы доброе слово сказал. Как бы я была рада! Но он об этом даже не думает.
Почему он не приходит к Гофманам на обед? Тогда бы он мне хоть несколько минут уделил.
29.4.1935
Мне очень плохо. Даже слишком. Во всех отношениях. Я стараюсь убедить себя, что «все обойдется», но это не помогает. Квартира готова, а я не могу приехать к нему. О любви, похоже, он сейчас вообще не думает. После того как он уехал в Берлин, я понемногу отхожу. Но на этой неделе я столько плакала ночами, особенно когда на Пасху осталась дома одна.
Я экономлю, экономлю буквально на всем. Как же это действует на нервы, когда столько всего хочется купить. Начиная от юбки с жакетом и фотоаппарата и кончая билетами в театр. Но ничего, все обойдется. Долги мои не так уж велики.
10.5.1935
Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену. Ее зовут Валькирия, и выглядит она весьма аппетитно. Но ничего, от горя она еще похудеет, если не сможет, как Чарли, толстеть от забот. Они у нее только вызывают аппетит.
Если госпожа Г. сообщила мне правду, как же это подло, что он мне ничего не сказал.
В конце концов он должен понимать, что я не стану ему мешать, если другая вдруг займет место в его сердце. Подожду до 3 июля, когда исполнится четвертая годовщина нашего знакомства, и попрошу объяснений.
28.5.35
Только что отправила ему письмо. Сочтет ли он нужным ответить?
Посмотрим — посмотрим.
Если до 10 вечера я не получу ответа, то приму 25 таблеток и тихо усну навсегда.
А ведь он уверял, что безумно любит меня. Какая же это любовь, если он вот уже 3 месяца не дает о себе знать.
Ну хорошо, у него сейчас голова занята политическими проблемами, но ведь недавно ситуация немного разрядилась и потом, разве в том году не происходило то же самое? Разве тогда не возникли трудности из-за поведения Рима, и тем не менее он смог выкроить для меня время. Не знаю, может быть, нынешняя ситуация гораздо сложнее, и все же он мог бы хоть немного отвлечься.
Боюсь, здесь кроется что-то другое. Но моей вины здесь нет. Точно нет.
Здесь же последняя запись Евы Браун, датированная тем же числом.
Господи, как я боюсь, что он сегодня не ответит.
Хоть бы кто-нибудь помог, все так ужасно.
Может быть, он получил мое письмо в неподходящий момент. А может быть, мне вообще не следовало ему писать. Как бы то ни было, но лучше страшный конец, чем эта неопределенность.
Господи, сделай так, чтобы я поговорила с ним сегодня, завтра будет поздно.
Я решила принять 35 таблеток, чтобы уж наверняка не проснуться.
Хоть бы он позвонил…
В ночь с 28 на 29 мая 1935 года Ильзе зашла к сестре, чтобы вернуть ей вечернее платье. Она обнаружила Еву в бессознательном состоянии. У Ильзе был неплохой опыт работы ассистенткой врача, и поэтому она смогла оказать сестре первую помощь. Затем Ильзе вызвала врача, в чьем умении держать язык за зубами она была полностью уверена.
Пока врач осматривал сестру, Ильзе обнаружила дневник и вырвала из него страницы. Она сразу же предположила, что Ева просто инсценировала попытку самоубийства. Ведь дневник лежал на видном месте, а Ева приняла только двадцать таблеток ванодорма. Кроме того, она знала, что Ильзе сегодня ночью точно придет с конкурса бальных танцев, не говоря уже о том, что Гретль также должна вот-вот вернуться домой.
Позднее Ильзе вернула Еве вырванные страницы. Незадолго до смерти Ева попросила сестру их уничтожить. Однако Ильзе предпочла спрятать страницы в надежном месте в Австрийских Альпах в доме матери офицера СС, служившего в личной охране Гитлера.
Неизвестно, знал ли Гитлер о существовании дневника, но через несколько месяцев он выполнил свое обещание и купил Еве виллу в одном из наиболее красивых кварталов Мюнхена — Богенхаузене. Ей больше не нужно было работать у Гофмана. Теперь даже в самые драматические моменты войны с Россией Гитлер находил время, чтобы чуть ли не каждую ночь звонить своей возлюбленной или хотя бы написать ей письмо.
Сестра милосердия из приюта для бедных с плетеной корзиной в руке позвонила в дверь квартиры на Гогенцоллернштрассе, чтобы, как обычно в конце месяца, попросить какой-нибудь еды и немного денег. На медной табличке прямо над кнопкой звонка было написано «Фриц Браун, преподаватель ремесленного училища». В этот раз монахиня, помимо благословения, произнесла еще следующие слова: «Какое счастье, что господин Гитлер пришел к власти! Слава Богу».
