Но «в жизни всегда есть место подвигу». С Игорем Шмыглевским они написали книгу о применении кватернионов в задачах управления космических аппаратов.
Мы плохо знали предыдущую историю окружающих. Она высвечивалась случайными фактами. Так академик Ишлинский, попав в КБ на нашу первую защиту, назвал Шмыглевского в реплике «в сторону» интеллигентным лентяем, и стало ясно, что их пути пересекались прежде, в аспирантуре. О краснощеком Игоре Шмыглевском студенты-физтехи говорили: «Он знает всё», и это было действительно близко к истине.
Он вёл себя необычно: по любому поводу крутил головой и говорил рассудительно и весомо. Не примыкая к определённому направлению, он занимался то тем, то другим, как говорится был «на подхвате» и был по знаниям «теоретик», но примыкал и к двигателистам.
Свои дни рождения Игорь отмечал необычно, особым пивным днём, приглашая гостей в пивную. Ближайшей приличной пивной к Подлипкам тогда была «Прага» в Сокольниках с прекрасным бочковым пльзенским пивом и жаренными шпикачками. Из года в год там поднимались в его честь большие стеклянные кружки с настоящим чешским «Пльзень» и «Праздрой».
«Стекляшка» позже сгорела, и своим мрачным железным остовом долго напоминала о временах былого застолья. Судьба её была подобна другим забегаловкам. Сгорел павильон «Шарабан», торговавший дешёвым портвейном вблизи Подлипок. «Шарабаном» его называли скорее за звонкое звучание, а не за сходство с одноимённым колёсным экипажем. Он был удачно удалён от производственного комплекса и расположен рядом со станцией «Строитель» загорской железнодорожной ветки. Словом, одновременно находился не рядом и неподалеку. Это позволяло не светясь посещать его даже заводскому начальству.
Нельзя пропустить начальника сектора теоретиков Бориса Скотникова. Он был основным тружеником и большее время проводил в комнате расчётчиц – особой комнате с шумопоглощающими стенами от треска счётных машинок «Рейнметалл». Cкотников заикался. Ах, эти заики…Из них нередко выходят лидеры. Они закаляются в детстве и юности в бескомпромиссной отчаянной борьбе и вступают в жизнь стойкими бойцами, и жизнь, не выдержав, уступает их упорству и настойчивости. Они побеждают былой недуг. Так вышло на моих глазах и с Борисом Скотниковым, и с Сергеем Максимовым и с космонавтом Владимиром Аксёновым.
Отдел разрастался. Люди были разными. Устраивались и по блату. Детям руководящих работников нередко требовался заманчивый яркий ярлычок, способствовавший их дальнейшей карьере: «работал у Королёва». Однако обеззараживающая атмосфера коллектива и масса чернового изматывающего труда – служили стойким противоядием, и блатники, как правило, не приживались. Но даже кратковременный стаж в славном коллективе оставался зачастую красочкой их биографии и позволял уходить к смежникам на руководящие должности.
Вокруг были необыкновенные люди, каждый с ярким характером и с непохожей судьбой. В целом скромные, побывавшие и на коне и под конём. Одни скупые сведения о них могли стать учебной энциклопедией и путеводной книгой следующему поколению, у которого были свои заботы и ритмы и которого можно бы было заинтересовать чужой судьбой только имея особые таланты.
Володя Осипов не тяготел к высоким должностям. Он был специалистом с большой буквы и не желал становиться начальством. «Начальство» сулило умножение собственных сил, но зачастую отвлекало. Володя был по крылатому выражению Михаила Булгакова «мастером». Таких здесь в Подлипках, у Королёва было большинство.
Они, как правило, были бескорыстными романтиками. Перестройка безжалостно распорядилась их судьбой. У Жени Фролова, в королёвское время ведущего по «Востокам», возникли проблемы с сердцем. Ему мог помочь только импортный кардиостимулятор, инициирующий работу сердца. Дорогой прибор. Перестройка ввергла многих в финансовую бездну. Время было ужасное и денег не было. (Нужна была всего лишь тысяча долларов). Правда, второй космический человек Герман Титов пообещал собрать эти деньги и позвонил, когда они были собраны, но не успел их передать. Евгений постеснялся обратиться к вдове, объясняя: «Ну, кто, простите, поверит, что был такой уговор?» Он вскоре умер, так и не получив необходимого стимулятора.
Не все неудачно уходили в свободное плавание. Рядом с нами, как лебеди, отрывающиеся от глади вод, уходили в стихию самостоятельного полёта наши рядовые сотрудники. Отчаянные ребята Мышлецов, Титов, Скарин ушли пробивать в жизни собственную дорогу. Это была братва отважная. Они могли запросто выкинуть на ходу электрички неудачного шутника. Впрочем для разного рода дел требуется энергия. Они не достигли известности Билла Гейтса, но стали создателями российских информационных систем, и им за это низкий поклон.
Уйдя от нас самостоятельно сложившийся Толя Мышлецов сначала стал начальником московского монтажно-технологического управления, а в 1971 году возглавил Всесоюзное научно-производственное объединение «Каскад», взяв в свои руки вычислительные комплексы связи и управления. На счету его и ушедших с ним наших ребят многие известные информационные системы и телекомплексы: «Мира», «Бурана», космодрома «Плесецк».
Прежнее напоминалось вкраплениями. Неожиданно появился у нас мой бывший однокурсник по институту Костя Черевков. Он прибыл к нам радио специалистом, полномочным представителем Главного конструктора Михаила Рязанского, опытным, уверенным в себе, действовавшим на совещании на равных с нашим лучшим проектантом Глебом Максимовым, председательствующим на этом совещании, и со стороны на Костю было просто приятно посмотреть.
Не все вокруг способствовали делу, иные «доставали». Так для меня отличался этим «Храбрый аспирант Пец». Он был человеком «Нет», и по любому поводу сразу же начинал рассуждать почему этого не стоит делать. Своими скептическими рассуждениями он был готов подавить любой энтузиазм. Его эрудиция позволяла ему вести многочасовые рассуждения подобные средневековым спорам о том «Сколько чертей может разместиться на острие булавочной иглы?» Его прозвище пришло из аспирантской жизни, в которой на Физтехе Пецу пришлось преследовать вора, стащившего что-то в аспирантском общежитии. Довольно удачно Пец следовал за ним, пока тот обернувшись не наставил на Пеца фигуру из пальцев, напоминающую пистолет. «Пиф-паф». Это испугало Пеца и сделалось его прозвищем: «Храбрый аспирант Пец».
Пец постоянно возражал категорично и бескомпромиссно, занудно, вежливо и упорно, доводя собеседника до изнеможения. И оставаясь порою по сути прав, выводил из себя своими манерами. В коллективе энтузиастов он был патологически одинок. Не приживались и его порой блестящие выводы. Пец и Савинков гасили творческий энтузиазм. С Савенковым и Пецем силы тратились на бесплодные споры.
