Дальше. Дальше
Я знал о нестерпимой печали Поэта: здесь Он был никому ненужен и непонятен до просто смешного.
Я знал о его грустинных глазах, что видели кругом на столах макулатуру барынь: Вербицкой, Царской, Нагродской, Надсоновой, Щепкиной-Куперник и Пошлятиной.
Я знал о Его неудачной попытке положить на стол только вышедшую идеальную книгу единственной в поэзии женщины Елены Гуро-Шарманка (1909).
Я знал все и все предвидел.
Так было нужно.
Я даже начал бороться с Поэтом и убедил Его против своей совести перестать писать стихи до весны.
Я подсунул Ему краски и Он — как равный ребенок со своими ребятами — увлекся живописью.
Родственники смотрели загадочно.
Все ждали, что я по купечески возьмусь за хозяйство и коммерцию и докажу им ради чего Он женился.
Но я оставался совершенно равнодушным к внешней обстановке и ни в какие дела решил невходить на радость Поэту.
Этим счастливым случаем воспользовался наш управляющий и ловко завладел всеми делами доверчивой Августы, ласково называя ее кумушкой.
Я чуял, что управляющий — жулик.
Но терпел и молчал.
И Поэту это нравилось.
В феврале (1910) супруги Каменские вернулись в Петроград.
Он сейчас же познакомил жену с Бурлюками и Хлебниковым.
И тут на Фонтанке в комнате Василия было решено немедленно выпустить отныне историческую первую книгу футуристов — Садок Судей с участьем Елены Гуро — на товарищеских началах.
Поэт ожил, взволновался, расцвел.
Начались совещенья, сбор матерьяла.
Ради художественной идеи решили книжную бумагу для сборника заменить обратной чистой стороной обоев, специально подысканных.
Получилось так: на каждой правой странице книге печать, а на каждой левой — рисунок обоев.
Нашли типографию.
И в комнате Василья появились корректурные листы.
В марте вылетела на волю первая книга эпохи Чистаго Искусства, положившая начало российскому футуризму.
Книга Садок Судей сразу взметнулась яркоцветной ракетой на сером небе старенькой литературы.
О Садке Судей стали много говорить.
Всех поражала оригинальность, смелость, неожиданность, крайность, молодость.
Критика конечно заквакала во все болото.
Рыцарей исканий называли в газетах — Обойные Поэты — анархисты — сверх-декаденты — кучка желающих прославиться — футуристы — клоуны-американцы.
Только В. Брюсов (Русская Мысль 1910) да Н. Гумилев (Апполон 1910) отнеслись полусерьезно со свойственной сухостью инспекторов.
В это же время Василий по приглашенью Кульбина вместе с Бурлюками выставил свою живопись на выставке импрессионистов, на Невском.
Василий целые дни болтался на выставке и там познакомился с Евреиновым.
В начале апреля Каменские уехали в Пермь, а оттуда сели на пароход и по вскрывшейся Каме направились на Кавказ.
Приехали в Тифлис.
Здесь Василий целые дни пропадал в духанах на персидском базаре и там накупил много редких старинных вещей, персидской и кавказской и индейской древностей.
Кувшины, вышивки, кальяны, оружие, четки, платки, ковры заняли два сундука — вот эта покупка, впоследствие положила основанье музею на Каменке — где собраны с любовью всяческие редкости.
С мая вся семья поселилась на лето в Зеленом Мысу на горном берегу Чорнаго моря — в семи верстах от Батума.
Была снята прекрасная дача — особняк с полной обстановкой.
Василий занялся усиленно живописью и резвился с ребятами.
Семейная жизнь с Августой вместе с весной расцветала нежно и цветисто.
Зеленый Мыс приютил супругов тепло.
После выхода в свет Садка Судей и успеха на Импрессионистах (Василий продал свои вещи и о Нем писали) Поэта не покидала возбужденность удачи в поэзии и Он решил тут же начать роман Землянка.
Условья создавались желанно.
В горах, зелени, у моря, среди поющих птиц Он весь отдался весеннему гимну земли и стал усиленно работать над Землянкой.
— Начался беззаботный праздник зеленой Жизни.
Что такое май-месяц.
Это — пир Рожденья земли.
В этот счастливый месяц бог создал землю и каждую весну в эти дни Он спускается с неба и гостит у земли.
Оттого в майские дни так мудро просветляются человеческие души и сердца наполняются чистой утренней любовью.
А земля наряжается в цветы как невеста. Или многоцветный май — безпрерывно ликующая песня солнцецветенья — и под эту дивную песню звери парами рыскают по лесу, птицы вьют гнезда и каждый человек тайно улыбаясь говорит: — Люблю
(Землянка.)
На долгие часа Василий уходил в горы писать свою первую книгу.
Он писал увлекаясь на столько искренно, что пожалуй переживал больше, совершенно забываясь, что пишет книгу, и переживая горел творчески — рыцарски так горячо что не успевал записывать наплывающие мысли и образы — и нервничал.
Однако потом овладел собой и работа пошла стройно, но со сдвигами.
Отвлечений было много: поездки в Батум, в театр, на бульвар, гости, знакомства, купанья, возможности.
Кстати — приехала из Перми Соня.
Этак в конце июля у Василья открылась сильная малярия и Он временами начал тяжко страдать от припадков.
Все же в часы облегченья Он работал и Землянка заканчивалась.
Всех потянуло домой в Пермь.
Стали радостно собираться.
Кама вдруг показалась чудеснее Зеленого Мыса, а домашнее тепло теплее южного солнца.
Перед восторженными глазами Василья появились последние страницы Землянки — и это ему помогло.
Поехали в Пермь морем.
Дальше — Волгой.
Осенняя Кама действительно встретила дружно-приветно.
Пароход шумел меж гор и стихал у лугов.
На пристанях продавали арбузы.
Снова началась купеческая жизнь: суетная, шумная, пьяная, веселая, широкая.
Василий жил Землянкой.
К Августе явился с докладом управляющий и — еще ласковее называя ее кумушкой — заявил, что денег за кавказское лето он перевел нам очень много и много потрачено по дому.
Я чуял что управляющий — жулик.
Поэт бредил своей первой книгой.
Землянка снилась каждую ночь по разному.
Наконец в сентябре Василий уехал в Петроград издавать свой роман.
Через месяц книга была готова: печатала Общественная польза, которой ведал С. Елпатьевский.
А. Измайлов, В. Боцяновский обещали Василью дать статьи о выходе Землянки, но помешало событье.
В день вывода Землянки из дому скрылся Лев Толстой, а потом его болезнь и смерть.
Землянку сначала замолчали, но после большой статьи А. Измайлова в Русском Слове стали писать насмешливо-звонко.
