Не показывая последних пределов движения, но позволяя зрителю угадывать бесконечные возможности, он создавал особый стиль, из которого складывался чистый балет. «Вам здесь не цирк!» – кричал он непослушному ученику. Его приступы гнева были слышны даже на улице»[161].
После отъезда Дягилева и его труппы Клотильда и Александр останутся в Лозанне. Но в конечном итоге в 1917 году переедут в Цюрих вслед за своими друзьями Веревкиной и Явленским.
В середине августа 1915 года Дягилев едет в Милан, на встречу с представителями «Метрополитен-оперы». Поводом для этой встречи служит благотворительный концерт Тосканини в Ла Скала. В ее ходе сталкиваются два подхода к делам, два мировоззрения. С одной стороны – трое «бизнесменов»: Гатти-Казацца, генеральный директор «Мет», его пресс-атташе Уильям Дж. Гуэрд и Генри Рассел, которому поручено курировать турне. С другой – Сергей Дягилев, бывший «атташе личной канцелярии его Величества Императора Российского». По словам Гуэрда, то, о чем двое американских импресарио договорились бы за полчаса, потребовало семичасовых переговоров, не считая обеда!
Американцы разрабатывают свой график турне, где оговаривается, в каком месте и в какое время должны находиться артисты; определяется, что декорации должны прибыть в такой-то театр утром такого-то дня…
«Что? – возмущенно подскакивает Дягилев. – Если меня заставляют забивать себе голову всеми этими деталями, притом в стране, где я никогда не был и о которой ничего не знаю, я лучше разорву контракт. На таких условиях я ехать не желаю! Я просто-напросто не желаю ехать! Если вы действительно хотите видеть мой «Русский балет»; если вы хотите видеть его таким, каким я представил его в Париже и Лондоне, вы должны дать мне возможность показать его единственно стоящим образом: как можно лучше. Я везу в Америку не шоу, а художественную выставку»[162].
Назавтра, 16 августа 1915 года, «Метрополитен-опера компани» выпустит коммюнике[163], в котором официально заявит, что «The Serge de Diaghilew Imperial Ballet Russe will tour America Next Season». В коммюнике уточняется, что артисты собираются в Лозанне, на берегу Женевского озера. Мужчины освобождены русскими властями от воинской повинности, видимо, потому, что Россия высоко чтит балет. Текущие репетиции станут прелюдией к целому ряду спектаклей в «Метрополитен-опере» и к турне по Соединенным Штатам. «Из разных стран съезжаются Нижинский, Карсавина, Фокин и Фокина», – без тени сомнения утверждает «Мет».
Стравинский, «ультрасовременный русский композитор», живет совсем рядом, в Морже. Ситуация располагает к продолжению сотрудничества. «Труппа останется в Лозанне до самого отъезда в Нью-Йорк. Оттуда она направится в Ливерпуль, где ее будут ожидать декорации и костюмы Бакста». Наконец, отмечается в коммюнике, целый месяц «Метрополитен-опера хаус» будет принимать у себя двести артистов – музыкантов и танцовщиков, – в числе которых (повторяется в тексте еще раз) Нижинский, Карсавина, Фокин и Фокина.
В конце августа у Дягилева в Лозанне появляется Уильям Гуэрд, проездом из Парижа в Милан. Такси везет Гуэрда в «Бельрив», где его встречает не обидчивый импресарио, которого он видел в Милане, но сердечный и гостеприимный русский. «На часок в ожидании поезда?! – воскликнул он с удивлением. – Дорогой друг (…), до завтра вы никуда не уедете; да вам и вообще не надо уезжать. Я хочу, чтобы вы посмотрели все, что у нас есть вам показать. Уверен, вам будет очень интересно»[164]. Дягилев ведет пресс-атташе «Метрополитен-оперы» показывать поместье, начиная с парка с его пышными лаврами, соснами и кленами, лилиями и розами. Уильям Гуэрд очарован видом на французские Альпы, вершины которых подернуты тонкой утренней дымкой.
Домочадцы Стравинского
В Морже семья Стравинских селится в доме, который существует и поныне, примерно на перекрестке улиц Сен-Доминг и де Паки. Именно здесь писатель Шарль-Фердинанд Рамю, работавший в то время над французским переводом «Байки про лису», навещал композитора, «засевшего меж двух барабанов в комнате на самом верху башенки»[165]; в голубой комнате, выходящей окнами во фруктовый сад, где «резвятся четверо прелестных «румяных» детей (по-русски говорят «румяный мальчик», «румяная девочка», чтобы похвалить красивый здоровый цвет лица)»[166]. В конце 1917 года этот особняк под названием «Роживю» был продан; композитор с семьей и прислугой селится в нескольких сотнях метров оттуда, на площади Сен-Луи, в доме «Борнан». Тишина и уют комнаты на четвертом этаже, под самой крышей, располагают к творчеству. Там Стравинский закончит «Свадебку» (1917). Там же он напишет, среди прочего, «Соловья», «Историю солдата» (1917), «Регтайм», «Четыре русские песни» (1918), «Piano Rag-Music» и «Пульчинеллу» (1919). Город Морж избрал своим местом жительства и польский композитор Игнаций Падеревский. Но карьера Стравинского только начиналась, а тот был уже овеян славой; к тому же один был поляк, а другой русский… Отсюда следующий анекдот. Однажды американский журналист спросил Стравинского, часто ли он встречал Падеревского.
– Никогда.
– Но вы же оба жили в Морже…
– О, знаете, Морж такой большой город![167]
В этом большом городе было от силы 5000 жителей!
С ним перекликается и другой анекдот, рассказанный Эрнестом Ансерме. В Лондоне во время званого обеда, хозяйка дома спрашивает Падеревского:
– Значит, вы жили в Морже, как и Стравинский. Должно быть, вы с ним знакомы.
– Ну, дорогой друг, мы хоть и жили на берегу одного озера, но плавали в разных водах![168]
После окончания войны у Стравинского больше нет причин оставаться в Швейцарии. Как отмечает его сын Федор, «родина далеко и потеряна окончательно… И взоры моего отца естественным образом обращаются к Франции, к Парижу, где, по его словам, бьется деловой пульс всего мира»[169]. И летом 1920 года Стравинский вместе со всеми домочадцами покидает Морж.
Довольно скоро мужчины выходят к дому поменьше – вероятно, к надворной постройке «Бельрив», – где с кистью в руках трудятся Наталья Гончарова и Михаил Ларионов.
– А теперь в школу!
– В школу? Какую школу? – спрашивает Гуэрд.
– В балетную школу, – отвечает Дягилев. – Вся труппа здесь, в Швейцарии, и работает с утра до ночи. Чеккетти, наш Энрико Чеккетти, величайший из ныне живущих maestro da balla, дает по три урока ежедневно.
Они едут в «Народный дом», где посланец «Мет» застает конец урока для девушек. Затем следует отдельный урок для Мясина, «молодого человека среднего роста, целиком скроенного из изящества и мускулов, с лицом и глазами не столько танцовщика, сколько поэта». Чеккетти заставляет его делать различные па, прыжки и повороты, насвистывая мелодии и громко отбивая ритм тростью по полу.
