За обедом Дягилев засыпает гостя градом вопросов о США. Уильяму Гуэрду все же удается убедить его в том, что турне по Америке безусловно оправдывает неудобства, связанные с пересечением Атлантики. И даже заверяет его, что публика, которая будет валить валом на представления «Русского балета», по своим вкусам ни в чем не уступает зрителям Парижа, Лондона и Берлина.
– Естественно, журналисты захотят вас сфотографировать, – замечает он к слову.
– Мое фото в газетах! Мое фото в газетах!
От изумления Дягилев роняет нож и вилку.
– Безусловно, если вы их заинтересуете. И, возможно, у вас захотят взять интервью.
– Дорогой друг, об этом не может быть и речи. Никогда! Пусть газеты печатают фото балетов и танцоров, сколько угодно! Но я-то здесь при чем? Знаете, такого никогда не было.
Когда подают чай, к дому подъезжает на велосипеде молодой человек лет тридцати, с пронзительным взглядом, живыми чертами лица и быстрой речью. Это Игорь Стравинский.
Дягилев и Мясин. Рисунок Ларионова
К гостям присоединяются Больм, Ларионов и Гончарова, Мясин, чуть позже – Эрнест Ансерме. Но тон беседе задает главным образом Стравинский. Он настолько блистателен, что никому и в голову не приходит с ним соперничать. Дягилев держится барином и лишь изредка вступает в разговор, чтобы задать вопрос или обронить какое-нибудь замечание. Он играючи использует «умы своих друзей, как органист – регистры своего инструмента»[170].
День завершается обзорной экскурсией на машине. Дягилев везет гостя на берег уединенного озера, окруженного холмами. В этот поздний час здесь безлюдно и тихо, только светится вдалеке окно какой-то фермы. Вернувшись в Лозанну, Уильям Дж. Гуэрд и «славянский колдун» назначают друг другу свидание в Нью-Йорке!
Контуры предстоящего турне проясняются. Благодаря переговорам середины августа дело сдвинулось с места. Так, стороны условились, что в Нью-Йорке, Филадельфии и Чикаго «Русский балет» будет иметь в своем распоряжении оркестр численностью не менее 70 музыкантов. В меньших по размеру городах, таких, как Атлантик-Сити или Миннеаполис, ему предоставят оркестр из 55 человек. Отсюда следует, что в этих населенных пунктах в программу нельзя включать балеты, требующие большего наличного состава: «Легенду об Иосифе», «Жар-птицу», «Петрушку», «Синего бога» и «Нарцисса».
Первые спектакли состоятся в «Сенчури тиэтр» в январе 1916 года. Завершится турне в апреле: в течение месяца труппа будет выступать в «Метрополитен-опере», давая семь спектаклей в неделю. Дягилев получит аванс на общую сумму 45 000 долларов[171]. Однако ему вменяется в обязанность за свой счет застраховать жизнь в пользу «Метрополитен-опера компани». Причина: отсутствие Дягилева нанесет турне непоправимый ущерб. Дягилев соглашается. И 12 ноября 1915 года «Банкферейн Сюисс» оповещает его о том, что «в его распоряжение поступила определенная сумма, доступная по предъявлении страхового полиса»[172].
В течение осени в Соединенных Штатах разворачивается активная рекламная кампания. «До сих пор ни один проект не был настолько прекрасно подготовлен с точки зрения рекламы и промоушена»[173]. Информация, которую получает нью-йоркская пресса, внушает большой оптимизм. Так, публику извещают, что декорации и костюмы Бакста будут погружены на корабль в Лондона 30 ноября. На самом деле они отправятся в путь только в конце декабря. И сцена «Сенчури», в противоположность тому, что было объявлено, вовсе не будет несколько недель подряд занята под неустанные репетиции. Труппа приедет от силы за пять дней до премьеры…
«Ансерме уже в пути», – заявляет пресса; однако он отправится в плавание лишь на Рождество. Зато оркестр действительно уже складывается. По поручению Нэйана Франко, который будет проводить первые репетиции, пока не приедет Ансерме, некий Г. Гейдельберг набирает музыкантов. Реклама есть реклама: о приезде Нижинского и Карсавиной по-прежнему говорят как о достоверном факте. В оправдание «Метрополитен-опера компани» следует отметить, что Дягилев не оставляет попыток добиться освобождения Нижинского и вывезти его из Австрии.
Об этом свидетельствует Эрнест Ансерме: «Надо сказать, что на все эти попытки он потратил изрядные средства, поскольку некоторые посредники требовали солидного вознаграждения. Все его планы и замыслы на этот американский сезон зависели от возвращения Нижинского, равно как и Карсавиной»[174]. Сергей Григорьев еще более категоричен: «Не будь Дягилева, Нижинский никогда бы не оказался на свободе и не смог уехать в Америку»[175].
Флора Реваль, представленная в американской прессе как открытие Леона Бакста
Ансерме отметает подозрения в двуличии директора «Русского балета». «Зачем ему было столько месяцев ломать комедию, к чему вкладывать столько денег? Когда пришлось признать очевидный факт, что ни Нижинский, ни Карсавина не смогут прибыть к дате предполагаемого начала турне, отступать было уже поздно. Слишком много труда и денег было на него потрачено»[176].
Несмотря на, мягко говоря, смешанные чувства, которые Дягилев отныне питает к Нижинскому, он пускает в ход все[177]. Используя свои многочисленные связи – в частности, через маркизу де Рипон и графиню Греффюль, – он добивается содействия со стороны короля Испании, царицы Александры Федоровны и вдовствующей императрицы Марии Федоровны.
Флора Реваль
Обмен пленными вот-вот состоится. Однако австрийская сторона выдвигает неприемлемые требования. Цена свободы одного танцовщика – освобождение пятерых офицеров венского Генерального штаба. Судя по всему, вступиться за танцовщика, исповедующего католицизм, соглашается даже Папа Римский[178].
Хлопочет, в свою очередь, и президент «Метрополитен-оперы» Отто Кан, человек менее известный, но безусловно влиятельный. Турне связано со слишком большим риском, нужно попытаться использовать все возможные преимущества.
Но прояснению ситуации отнюдь не способствует судебный иск, поданный Нижинским против Дягилева. Танцовщик требует полмиллиона золотых франков в счет невыплаченной зарплаты. Позже Станислав Трубецкий с недоумением отзовется об этих притязаниях: по его словам, до разрыва с Дягилевым Нижинский жил на его содержании. Дягилев оплачивал его счета из гостиниц и от портного, обеспечивал ему роскошную жизнь. «Кроме того, он переводил значительные суммы на банковский счет артиста»[179]. Так что последний не только не нуждался, но и сколотил себе известное состояние. «Однажды случилось даже, что Дягилев, стесненный в средствах, вынужден был занять семнадцать тысяч франков у Нижинского, чтобы заплатить артистам; я лично возвращал ему эту сумму»[180].
