В Скасирской столпотворение. Войска, штабы дивизий и полков. Все без связи со своими армиями. Но я с нашей воздушной связался: сел самолет! Узнал от летчика, что надо двигаться к переправе через Дон в станице Константиновская. Выставил пикеты, чтобы собрать БАО. Кругом давка, спешка, сутолока. Немец бомбит непрерывно…
Вторая смерть близкого человека. Прибыла со своим лазаретом Назарова. Все у нее хорошо. Вывела свой обоз, спасла все имущество до нитки. Погиб только молодой, двадцатишестилетний врач Царев. Как и Николаев, он панически боялся бомбежек, но из чувства ложной гордости в укрытие никогда не шел. И вот во время одной бомбежки стал беспорядочно бегать по поражаемой площади, вырвался из рук, когда его схватили, и… А в обычное время был таким жизнерадостным и хорошим товарищем.
К вечеру прибыли представители почти всех батальонов. Решено идти к Дону двумя колоннами, в направлении Константиновской и Цимлянской. Сбор после переправы — на хуторе Золотаревский. Оперативный отдел штаба РАБ расположится в Большой Орловке.
Выступили с рассветом. Миновали Тацинскую, забитую до отказа войсками. Дальше свернули на степную дорогу. Седые султаны ковыля, как морские волны, колышутся под лучами солнца. Из степи доносятся острые горьковатые запахи чернобыльника, полыни и чабреца.
По степи носятся табуны золотисто-рыжих дончаков. Откуда они? Толпы беженцев с убогим скарбом, горем и слезами…
Станица Константиновская. Переправа. Творится что-то невероятное. Все вокруг простреливается дальнобойными. В Цимлянской не слаще: непрерывные бомбежки и обстрел. Мечусь как угорелый между Константиновской и Цимлянской, регулируя движение подходящих эшелонов. Прибыли лазареты всех БАО, кроме одного.
К исходу суток переправились. Мы словно вышли из ада: грязные, голодные, разбитые… Проверял санслужбы БАО. Отлично у Назаровой, она словно родилась под счастливой звездой. Голубенко издерган, с воспаленными глазами. Потерял один автодуш и машину с мягким лазаретным имуществом. Другие же добрались на полуразбитых машинах и пешими, с перевязочным материалом в наволочках, с жалкими остатками своего имущества, но без потерь в людях. Из девяти медслужб одна пропала без вести, полностью работоспособных осталось только две. Приказал неудачникам собрать по дорогам отхода хоть какое-либо имущество, чтобы не сдать свои партбилеты и не попасть под трибунал…
Приехал, еле живой, Быков. При переправе застрял в Ростове. Пережил двухдневную жестокую бомбежку города. Он угнетен, настроение, как и у большинства из нас, подавленное…»
Не могу согласиться с последней фразой. В эти тяжелейшие дни подавленным я Павла Константиновича не видел. У всех были горечь и злость в душе, нас валила с ног усталость, порой на глаза навертывались слезы: видели, как летчики сжигают оставшиеся без горючего или неисправные самолеты, как перепахиваются отлично подготовленные запасные аэродромы, чтобы их не мог использовать враг. Прибавлялось в волосах седины от лившейся вокруг крови, от известий о гибели товарищей. Но подавленности не было, потому что ни на один час не пропадала вера в неизбежность крутого перелома в обстановке на фронте.
Когда было принято решение о перебазировании штаба воздушной армии из Новочеркасска за Дон, мы с Быковым имели возможность улететь на новое место самолетом. Но, посовещавшись, решили ехать в старенькой эмке. По пути надеялись побывать на нескольких аэродромах, ознакомиться на местах с организацией эвакуации раненых и больных, оказать медикам необходимую помощь.
Едва выехали из города, поняли, что побывать везде, где наметили, будет невозможно. Забитые войсками и беженцами дороги не позволяли ехать с достаточной скоростью. К тому же они непрерывно подвергались бомбежкам.
Первым на нашем пути оказался полевой аэродром одного из полков 217-й истребительной авиадивизии. Лазарет БАО уже уехал, но остался медпункт и в нем два раненых авиационных техника. Мы взяли их и через некоторое время сдали в общевойсковой госпиталь.
На другом аэродроме заправлялись горючим «чайки» 764-го смешанного авиаполка. При нас четыре истребителя поднялись в воздух и взяли курс на Шахты, уже занятые противником. Под крыльями они несли по шесть реактивных снарядов. В это же время на площадку сел связной У-2. Мы увидели, что управление авиачастями не прерывается.
В медпункте этого аэродрома работали две девушки. Раненых пока не было.
На крупном аэродроме, где базировались штурмовики, застали лазарет 448 БАО. Возглавлял его худощавый, выше среднего роста военврач 2 ранга Кривда. Нам с Быковым он был знаком по совещанию, состоявшемуся в Ворошиловграде. Кривда был призван из запаса. До войны работал в большой городской больнице, где получил солидную хирургическую практику.
В лазарете, занимавшем пять хаток, насчитывалось около тридцати человек, пострадавших во время последних бомбежек. Двух раненых летчиков Кривде удалось эвакуировать самолетом, остальных он не смог передать ни в один из госпиталей. За три дня провел восемнадцать операций. Лазарет работал хорошо. Однако раненых надо было эвакуировать. Но даже расторопный и «пробивной» старший врач БАО П. Я. Денбург оказался бессильным. Все госпитали, расположенные поблизости, были переполнены.
Быков быстро выяснил, что в соседнем селе остановился штаб стрелковой дивизии. Сел в эмку и поехал туда. Из дивизии связался с начальником санслужбы 37-й общевойсковой армии Андреем Ермолаевичем Соколовым. Вернулся взволнованный, еще не остывший от крупного разговора по телефону, но с желанным результатом: один из госпиталей согласился взять раненых.
Переправиться через Дон мы решили в Ростове. День уже клонился к вечеру, когда на горизонте показался город, а вернее, зловеще черное облако. Ростов горел. В небе то и дело проносились группы вражеских бомбардировщиков — фашисты непрерывно бомбили город.
В Ростов въехали уже ночью. В гудящем небе шарили лучи прожекторов и рвались снаряды. Зенитки били не переставая. Когда наш шофер начал петлять по забитым подводами переулкам, мотор автомашины окончательно сдал. Нам ничего не оставалось делать, как поискать пристанище, чтобы немного отдохнуть и починить эмку. Мучил голод. Улица, на которой мы остановились, состояла из одноэтажных домиков, утопавших в зелени садов. Подошли к ближайшему и хотели уже открыть ворота, но он почему-то нам не понравился. Выбрали другой. Нас приветливо встретила хозяйка, немолодая женщина. Никто в эти ночи в городе не спал. Шофер купил у нее с десяток помидоров. В вещмешке он отыскал и краюху хлеба. Перекусили. Я взглянул на часы: было половина четвертого ночи. Зашли в дом и легли прямо на полу. Хозяйка участливо сказала:
