Занятием, развлечением, даже обрядом может стать не только сама охота (как процесс), но и любое другое событие, связанное с собаками и их жизнью. У помещика Кошкарева вечернее кормление собак было настоящим представлением, для которого ставились на псарне скамейки и гости размещались, как в театре. По сигналу трубы из псарни выбегали и становились в ряд борзые[214]. По второму появлялись гончие и бросались к длинной колоде, наполненной водой с овсяной мукой и кусками мяса. После того как гончих уводили прочь, а колоду вновь наполняли. И только по третьему сигналу трубы к ней подходили борзые.
Охота — момент гордости и торжества, почти величия помещика. Поэтому, его собаки должны быть откормленными, чистыми, ухоженными и «статными». При начале каждой охоты, съехавшиеся вместе помещики, выбирали «смотрителей и судей»[215], разбиравших, чьи собаки лучше.
Слуги, сопровождающие помещика на охоте — «верховые» или «псари», «егеря», должны были быть одеты в особые костюмы — «мундиры», по высшему шику отделанные серебром[216]. Наряд самого охотника выглядел примерно так: бекеша на лисьем или волчьем меху, обитая по краям крымской овчиной; кушак широкий матерчатый пояс), перетягивающий бекешу; широкий охотничий картуз или меховая шапка. На ногах — короткие кавалерийские сапоги. За кушаком — широкий и плоский охотничий нож для разделки туши, а через плечо — шелковый шнурок от фляги, серебряной или обшитой кожей. Во фляге — непременный спутник охотничьих экспедиций — «сладкая водка», она же «ратафия»[217].
Охотились, главным образом, на зайцев и лис. Сезон охоты наступал в конце августа, когда с последних полей убирали яровую рожь и освобождалось место для шумной и беззаботной верховой езды. (Так в одном из писем и 1791 г. граф Орлов сообщал графу Шереметьеву: «В нашей стороне недели через две а может быть и ранее, поля для охотников откроются. Остался только яровой хлеб и тот прытко убирают[218].) Охотились и в одиночку, но чаще — большой компанией[219]. Князь П.А. Оболенский и в 70 лет выезжал на охоту со своими шестью сыновьями. А у Н.П. Шереметева местом сбора назначалась одна из подмосковных — село Марково, куда прибывали со своими сворами окрестные помещики[220]. Вечером накануне охоты хозяин и его гости проводили совещание с главным распорядителем и охоты — ловчим[221]. Определялось время выезда и направление движения. Отправлялись на охоту, как правило, рано утром, однако возможны были и короткие послеобеденные выезды.
Вообще же охота продолжалась с двух — трех дней до двух — трех месяцев и напоминала военный поход. В походе этом охотников сопровождали музыканты и хор. Вечером заезжали в гости к ближайшему соседу и готовили в разных видах затравленных накануне зайцев[222]. Если же до ближайшего дома было далеко, оставались ночевать прямо в отъезжем поле — именно та называлось любое поле, на котором проходила охота. На то у них были с собой палатки, наборы кухонной и столовой посуды, специи и, конечно, походный буфет для пополнения постоянно пустеющих на холодном осеннем ветру фляг.
Таким образом, охота — это не столько травля зайцев, сколько осенний образ жизни помещиков. Если даже не уезжали они на недельку-другую, скрываясь от домашних, то старались выбраться в отъезжее поле, хотя бы на полдня. Десять дней гостил в октябре 1878 года беспоместный дворянин на побегушках П.С. Лавров у помещика Н.В. Плохова в его поместье под Москвой. Вот выдержки из его дневника:
«13 октября. После обеда ездили на охоту. Ввечеру я был пьян…
14 октября. По утру ездили на охоту до самого вечера…
17 октября. Ездили на охоту и князь (А.И.Кольцов-Масальский) с нами…
21 октября. Ездили на охоту…»[223].
Выезжать лучше всего было «по пороше» — свежевыпавшему снегу, на котором хорошо читались заячьи следы. В отъезжем поле охотники находили «остров» — отдельно стоящий небольшой лесок или группу деревьев и кустарника. Ловчий расставлял охотников вокруг «острова», а псари, во главе с доезжачим, пускали в лес гончих, чья задача спугнуть зайца, выгнать его из кустов и гнать по полю. Каждому охотнику полагалось иметь при себе стремянного, держащего борзых «на своре» — в единой связке. Выбежавший в чистое поле заяц, попадал в зону действия одного или нескольких охотников. Следовал приказ спустить борзых с привязи. Героем охоты становился тот из хозяев, чья борзая первой настигала зайца — ему и отдавалась добыча.
Количество затравленных зайцев, помимо удачи и умения ловчего выбрать место охоты, зависело от количества свор борзых и способности гончих найти и гнать добычу. Охотник-одиночка, берущий на охоту до десятка собак, мог удовлетвориться парой-другой зайцев. Настоящая масштабная охота приносила добычу в 15–17 зайцев за день. Лисицы попадались гораздо реже две — три за сезон[224].
Псовая охота была занятием общедворянским, можно сказать, типичным, а для особых любителей охоты существовали и другие ее виды. Кое-где доживала охота с помощью «больших ястребов» — на стрепетов, дроф, диких гусей и журавлей[225]. Это охота почти коммерческая, с ее помощью можно было сделать довольно большой запас разнообразной дичи, поскольку птиц с нее привозили возами. Более простая, но гораздо более рискованная охота — «волчья» — начиналась в декабре. За волком чаще ходили пешком, в лес с ружьем и наградой здесь был трофей — волчья шкура[226]. Охота на крупную дичь — волков кабанов, лосей, медведей требовала совсем других качеств: хитрости, воли, спокойствия и силы. Псовая охота в большей степени напоминала кавалерийскую атаку или карточную игру. Для нее нужен был азарт, риск, то, что называется кураж. Может быть, поэтому псовая охота часто совмещалась с ночной карточной игрой[227]. И может быть, поэтому именно она стала чертой эпохи столь же характерной, как дуэль на пистолетах, протертые насквозь за вечер бальные туфельки и зловещая дама пик.
«Охота — дело, а книгу читаешь от безделья»[228]. Это высказывание одного подмосковного помещика очень точно передает ситуацию, сложившуюся на рубеже XVIII — Х!Х веков. Охота — традиционное и веками освященное занятие землевладельцев, воспринималось старшим поколением почти как обязанность сельского жителя, и уж, во всяком случае, как «правильное», и полезное времяпровождение, отвечающее дворянскому чину и достоинству. Чтение же было забавой, как прогулка или бал.
