Решение далось Николаю II очень тяжело. «Ужасные дни», «страшное решение», писал он матери. Но после того как это решение было принято, он не считал себя вправе отказываться от данного слова. Принимая в декабре представителей монархических организаций, чуть ли не требовавших от монарха отмены манифеста и подтверждения незыблемости самодержавия, император сказал: «Манифест, данный Мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение Моей непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению».
И со всей присущей ему аккуратностью и пунктуальностью монарх принялся за исполнение тех мер, сторонником которых не был. В правительстве началась разработка закона о выборах в Государственную думу (он был подписан в разгар московского восстания, 11 декабря), была объявлена амнистия политическим заключенным, введены новые правила о печати (упразднявшие предварительную цензуру), резко сокращены размеры выкупных платежей для крестьян. Николай II не отстранился от готовящихся преобразований, не пустил дело на самотек. Вновь образованное объединенное правительство – Совет министров во главе с Витте – заседал каждую неделю, и не где-нибудь, а у императора, который принимал активное участие в обсуждении новых законов.
Самым болезненным для Николая II, конечно, оставался вопрос об ограничении его власти. Одним из следствий манифеста 17 октября была необходимость изменения Основных законов империи, первая статья которых гласила: «Императору Всероссийскому принадлежит самодержавная и неограниченная власть». «Вот – главный вопрос… – сказал Николай II на первом же совещании, посвященном его обсуждению. – Целый месяц я держал этот проект у себя. Меня все время мучит чувство, имею ли я перед моими предками право изменить пределы власти, которую я от них получил. Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом отречься от прав и изменить определение верховной власти, существующее в статье I Основных законов уже 109 лет… Уверен, что 80 процентов народа будут со мною. Это дело моей совести, и я решу его сам». Через три дня император вычеркнул слово «неограниченная», оставив лишь «самодержавная».
Безостановочно и последовательно Николай II реализовывал положения манифеста. В то же время ему не раз приходилось сдерживать увлекающихся, подталкивать растерявшихся. При разработке закона о выборах в Государственную думу он выступил категорически против предлагаемой некоторыми сановниками четыреххвостки (так в просторечии называли общие прямые равные и тайные выборы). Допустить такие выборы при отсутствии не только политической зрелости, но и элементарной грамотности у основной массы избирателей император не мог – это значило бы ввергнуть страну в неуправляемый хаос. «Бог знает, как у этих господ разыгрывается фантазия», – писал он матери 8 декабря 1905 года.
Но не поддержал он и Витте, который после московского восстания резко переменил свои взгляды. «Теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видал такого хамелеона», – говорил по этому поводу Николай II. Предложение Витте не допускать публичных заседаний Думы, так как «невежественная публика» забросает министров «мочеными яблоками да ревущими кошками», не нашло поддержки у императора. Заседания Думы не только остались публичными, но публиковались и их стенографические отчеты.
Другой проблемой, с которой пришлось столкнуться монарху, было стремление сановников, в том числе и членов Совета министров, уйти от ответственности за происходящее. Полгода, прошедшие с издания манифеста 17 октября до собрания Первой Государственной думы, были в полном смысле слова историческими. На многочисленных заседаниях и совещаниях решалась судьба России, вырабатывались законы и положения, по которым стране предстояло жить. Такие решения сложно принимать даже в спокойное время. Легко понять смущение сановников, вынужденных решать столь трудную задачу в взволнованной революционными событиями стране. Нужен был вождь, лидер, способный повести за собой колеблющихся и растерянных. И таким вождем стал не председатель Совета министров Витте, а сам император. «У меня каждую неделю раз заседает Совет министров, – писал он матери 10 ноября 1905 года. – Говорят много, но делают мало. Все боятся действовать смело, мне приходится всегда заставлять их и самого Витте быть решительнее. Никто у нас не привык брать на себя, и все ждут приказаний, которые затем не любят исполнять».
В это время как нельзя более полезными для страны оказались такие качества последнего монарха, как не оставлявшие его даже в сложной ситуации спокойствие и здравомыслие; способность, выслушивая множество мнений, оставаться независимым от них; умение принимать существующую реальность и действовать в соответствии с ней, не увлекаясь эфемерными построениями.
Все это определило отношение императора и к Думе. Николай II не строил себе иллюзий. В конце 1905 г. он говорил Витте: «Я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени». Тем не менее он считал, что открытие первого народного представительства России должно быть обставлено с максимальной торжественностью. Первый день работы Думы, 27 апреля 1906 года, начался с приема императором членов обеих палат – Государственной думы и Государственного совета. Прием проходил в Большом тронном (Георгиевском) зале Зимнего дворца. Специально для этого случая из Москвы были доставлены государственные регалии: государственное знамя, государственный меч, скипетр, держава и царская корона. Это было необычное зрелище. Впервые на торжестве государственной важности присутствовали люди, стоявшие неизмеримо далеко от придворного мира. «От таких всего можно ожидать», – говорили сановники, поглядывая на депутатов Думы, чьи косоворотки, пиджаки и сюртуки резко контрастировали с великолепием окружающей обстановки, парадными мундирами, лентами и орденами придворных и высших чиновников, драгоценностями дам.
Торжественное открытие Государственной думы и Государственного совета в Зимнем дворце. Николай II произносит тронную речь. 27 апреля 1906 г.
Николай II прибыл в столицу из Петергофа утром, сразу отправился в Петропавловскую крепость и целый час молился у гробницы Александра III. Торжество в Зимнем началось около двух часов дня. В это время из внутренних покоев дворца под звуки государственного гимна двинулось торжественное шествие во главе с императором и двумя императрицами. Только через 15 минут шествие достигло Тронного зала. Был отслужен молебен. Затем, вспоминал один из депутатов, Николай II один прошел к трону, «неторопливо поднялся на ступени; повернулся лицом к присутствующим и торжественно, подчеркивая медлительностью движения значение совершающегося, воссел на трон. С полминуты он сидел неподвижно в молчании, слегка облокотившись на левую ручку кресла. Зала замерла в ожидании». Затем Николай II поднялся и зачитал речь, которую впоследствии хвалили даже самые последовательные противники монархии. В ней царь приветствовал «лучших людей» России, говорил о трудной и сложной работе, которая им предстоит, выражал надежду, что думцы отдадут «все свои силы на самоотверженное служение Отечеству… памятуя, что для духовного величия и благоденствия государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права». «Да знаменуется день сей отныне днем обновления нравственного облика земли Русской, днем возрождения ее лучших сил», – закончил император. Речь произвела очень большое впечатление. Некоторые сановники были растроганы до слез. С одобрением была встречена она и депутатами, тем более что часть из них еще помнила первое публичное выступление императора 17 января 1895 г. «Государь – настоящий оратор», – говорили они. «У него отлично поставлен голос…», речь произнесена «с полным пониманием каждой фразы, ясно и искренне».
