После того как Джо внезапно и решительно порвал с ней, Глории пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить душевное и финансовое равновесие. В течение некоторого времени у нее были проблемы со здоровьем, она резко похудела, ей пришлось бросить работу. Однако обязанности матери-одиночки, ведущей роскошный образ жизни, и необходимость продолжать карьеру вскоре заставили ее собраться с силами и вновь вступить в борьбу за место под солнцем.
Глория снова вышла замуж, опять неудачно, родила еще одного ребенка. Она развелась, еще раз вышла замуж, снова неудачно, снова развелась. Эти непродолжительные и несчастливые союзы не мешали ей сниматься в кино, но к 1942 г. у нее осталось совсем немного денег, и ей пришлось резко сократить расходы и искать другие способы зарабатывать на жизнь. Глория попыталась работать на телевидении, потом вернулась в кино. В 1949 г., когда ей было пятьдесят лет, она сыграла главную роль в снискавшей ошеломляющий успех картине «Бульвар Сансет», рассказывающей о молодом сценаристе, поневоле ухаживающим за стареющей актрисой в Голливуде. После триумфального возвращения в кинематограф она продолжала играть, в частности на Бродвее, пока не обратилась к скульптуре, где ее тоже ждал успех. Ее шестой и последний брак, с Биллом Дафти, оказался счастливым; ей тогда было почти семьдесят семь, а мужу уже исполнилось шестьдесят.
Полтора года спустя после того, как он ее бросил, Джо Кеннеди позвонил Глории и сказал, что рядом с ним находится следующий президент Соединенных Штатов – Франклин Делано Рузвельт. Придя в ярость от его звонка, Глория бросила трубку. Позже лаской и лестью Джо удалось уговорить ее частично восстановить отношения. С тех пор до самой смерти Джо часто хвастался их связью. Когда он слег после апоплексического удара, Глория послала ему телеграмму с выражением сочувствия от имени Келли. Трудно поверить, что она выбрала имя героини фильма, ставшего самым большим кинематографическим провалом Джо, просто так, без намека на намерение ему отомстить.
Спустя пятьдесят лет после того, как она была любовницей Джо Кеннеди, Глория написала воспоминания. На ее оценке их отношений сказались прошедшие годы, удивительные взлеты и падения ее профессиональной деятельности, отличное здоровье, личное счастье и поразительная естественная красота. Когда Глории было уже за семьдесят, она, приняв участие в «Шоу Кэрол Бернетт», лихо отплясывала в весьма откровенном наряде, позволявшем любоваться ее телом, которое вполне могло бы принадлежать ухаживающей за собой тридцатилетней женщине. Джо выжил после перенесенного удара, однако оказался прикован к инвалидному креслу, и последние годы жизни стали для него тяжелым испытанием. Глория Свенсон могла себе позволить быть снисходительной. И тем не менее даже прошедшие полстолетия не дали ей забыть горечь от связи с человеком, который обещал ее спасти, но вместо этого чуть не разрушил ее жизнь. Она по собственному желанию стала его наградой за успех, позволив ему выставлять себя напоказ перед всеми, кому он хотел пустить пыль в глаза, включая собственную жену. Глория вместе с Джо участвовала в обмане его и своих близких, во всем поддерживала его, когда они дурачили их и вводили в заблуждение, как и безликую публику, сделавшую ее звездой первой величины. Под конец жизни Глория Свенсон больше всего жалела о том, что заключенная сделка не принесла ей выгоды.
«Vissi d’arte, vissi d’amore» («Я жила ради искусства, я жила ради любви»), – горько сетовала певица Мария Каллас в трагической опере Джакомо Пуччини «Тоска». Ее собственная жизнь придавала словам терзавшейся Флории Тоски леденящую кровь убедительность. Флория пела свою полную отчаяния арию, когда ее любовника пытали за кулисами. А Мария горевала и печалилась по внезапному завершению ее страстного и пылкого любовного романа с корабельным магнатом Аристотелем Онассисом, который внезапно разорвал с ней отношения, чтобы жениться на Жаклин Кеннеди – самой привлекательной в мире вдове.
Мария Каллас – примадонна, которая подняла оперное искусство на головокружительную высоту, – родилась 2 декабря 1923 г. в Манхэттене в семье греческих иммигрантов, и имя ей нарекли Мэри Анна Капогеропулос. Ее мать Лица (Евангелия) нередко срывала горечь и досаду на полненькой, близорукой, густоволосой и неловкой младшей дочке. Но когда Мэри было еще только пять лет, мать стала относиться к ней значительно лучше. Стоило девочке запеть те же мелодии, которые транслировались по радио, и Лица молила Бога о том, чтобы чудесный голос дочери дал им возможность уехать из Соединенных Штатов и оставить ее мужа. Когда Мэри исполнилось тринадцать лет, Лица сказала мужу, что считает их брак расторгнутым. Он перекрестился и воскликнул: «Наконец-то, Господи, ты сжалился надо мной!»68 Лица забрала Мэри из школы, и они отправились в Грецию, где их ждала Джеки – любимая старшая дочь Лицы.
В Афинах Мэри, которую теперь стали звать Мария, получила стипендию Национальной консерватории, а позже продолжила учебу в лучшей консерватории Афин. Она много занималась, репетировала и училась, ее ничего кроме музыки тогда не интересовало. Во время войны, в ходе которой тридцать тысяч жителей столицы Греции умерли от голода, в Афинах, этом опасном и разоренном городе, богатый любовник Джеки снял для трех женщин квартиру. Лице удавалось получать некоторые жизненно важные продукты через своего любовника – офицера итальянской армии. Кроме того, она побуждала Марию вступать в близкие отношения с вражескими солдатами, которых, как говорят, скорее очаровывал ее потрясающий голос, чем возможность интимной связи. Сама же она получала удовольствие от сердечных и полных нежности дружеских отношений с мужчинами-поклонниками, которые были значительно старше ее. Один из них, живший по соседству доктор, возможно, стал первым мужчиной, с которым Мария вступила в интимные отношения.
После окончания войны Марию выгнали из оперы, которой теперь руководили сторонники левых сил. Она вернулась домой в Соединенные Штаты, но и там не смогла найти работу. В 1947 г. она отплыла в Верону, заняв деньги под договор о выступлении в четырех концертах, за которые платили всего 240 долларов. Там она встретила состоятельного веронского поклонника оперы Батисту Менегини, который раньше занимался строительством. Теперь он решил посвятить жизнь Марии Каллас (так с этого времени стало звучать ее имя).
Батисте было тогда пятьдесят три года – на тридцать лет больше, чем Марии, он был излишне эмоциональным малорослым толстяком, говорил только по-итальянски. Опера была их общей великой страстью, хотя со временем они стали испытывать страсть и друг к другу. Встретились они в ресторане. «Мне было очень ее жаль, – вспоминал Батиста. – Ноги ее были деформированы. Лодыжки сильно распухли. Двигалась она неловко и с усилием»69. Тем не менее эта высокая, дородная женщина с двойным подбородком имела потрясающее сопрано, и Батиста предложил ей поддержку на шестимесячный испытательный период, на протяжении которого брал на себя заботу обо всех ее материальных потребностях с тем, чтобы она могла полностью сосредоточиться на занятиях музыкой. Испытательный срок дал прекрасные результаты, и Мария с чувством благодарности вышла замуж за низенького и пухленького итальянца, который смог распознать ее дар и позволил ей вырваться из обстановки равнодушия и нищеты.
