«Я не участвовал, я – воевал…»
Странички обычной биографии
Осень 1940 г.
Одного за другим провожаем наших ребят в армию. Девушки устраивают каждому прощальные вечера. Мы еще не знаем, что очень многих своих друзей видим в последний раз… Я ухожу последним. Попадаю на Дальний Восток, в отдельный строительный батальон.
22 июня 1941 г.
На рассвете закончились учения. Ливень. Промокли до нитки (плащ-палаток тогда у нас не было). Разделись, сушимся. Тревога. Одеваемся, строимся. Многокилометровый марш-бросок к Амуру. Грузимся на мониторы. Идем «домой», в лагерь.
На мониторе тревога. Выскакиваем на палубу; строимся.
Война…
Война внесла лишь одну коррективу в нашу армейскую жизнь – ежедневно на утреннем построении и на вечерней поверке зачитывались сводки Совинформбюро. Безрадостные, тяжелые, тревожные сводки…
Один за другим, не сговариваясь, пишем рапорты с просьбой отправить на фронт. Долго ждем решения. Наконец на одном из построений появляется комиссар полка. В руках толстая пачка наших рапортов. Благодарит за готовность выполнить сой долг в тяжелый для Родины час. Потом напоминает, что мы в армии и что существуют воинская дисциплина и командование, которое знает, где нам надлежит быть. Далее комиссар говорит о положении на нашей дальневосточной границе с Маньчжурией, к которой стянуто 70 из 90 японских дивизий.
Июль 1941 г.
Полк поднимается по тревоге. Строимся в походную колонну и идем к границе с Маньчжурией. Мы – курсанты учебной роты, будущие командиры – должны познать, почем фунт солдатского лиха, а потому станковые пулеметы и батальонные минометы несем на своих плечах; в «нормальных» ротах эту технику везут на лошадях, на вьюках.
Приказ: противник значительными силами нарушил нашу границу и движется в глубь нашей территории, наша задача – закрепиться, остановить и уничтожить противника.
Сколько таких приказов мы уже слышали! Нехотя начинаем окапываться, а в голове мысли: «Очередная учебная тревога». Вдали слышим ружейно-пулеметную стрельбу, редкие разрывы снарядов. По звуку чувствуем, что стреляют не холостыми.
Потом тишина. Тяжелая, гнетущая, до звона в ушах…
Светает. У подножия сопки вверх по склону движутся какие-то тени. Все ближе. Уже довольно четко видны силуэты солдат, идущих цепью, приглушенные слова команд на чужом языке. Японцы? Война?..
Слышу команду: «Прицел… целик… По наступающей пехоте противника, с рассеиванием по фронту… Огонь!» Командир взвода, почему-то оттеснив меня, ложится за мой пулемет.
Только потом я узнал, что в ответ на приказ «Огонь!» – я крикнул: «Там же люди, а у меня в ленте боевые…»
Новый 1942 г.
Мы встречаем с двумя новенькими «квадратами» в петлицах. Мы – лейтенанты, командиры взводов. Нас направляют в Москву, в Главное управление кадров НКО. Там я получаю направление на Западный фронт, в 10-ю армию.
Еду в Калугу. Я – командир пулеметного взвода.
В сумятице боя с трудом нахожу командира пулеметной роты – своего нового начальника: «Вон там впереди справа в кустах твой взвод.
Принимай и действуй по обстановке. Задача нашего батальона – взять вон ту деревню. Не робей, лейтенант, действуй». Под огнем короткими перебежками добираюсь до кустов. Там никого нет: все ушли вперед. Наши «максимки» бьют и слева и справа. Где мои? Догоняю наступающую цепь. По пути беру винтовку и оставшиеся патроны у убитого бойца (личное оружие – пистолет мне не выдали, сказали: «Добывай сам в бою, пистолетов нет, винтовок нет»). Ко мне жмутся несколько бойцов: лейтенант ведь, а рядом с командиром почему-то спокойнее. Это я сам почувствовал еще на Дальнем Востоке.
Пробую командовать. Слушаются. Это ободряет. И рядом с бойцами самому становится не так страшно. Врываемся на огороды. Прыгаю через плетень, бегу к дому. Из-за угла выскакивает немец. Прижимается к стене, вскидывает автомат, дает по мне очередь. С ходу колю его штыком. Расширенные от ужаса зрачки, дикий предсмертный вопль. Омерзительное ощущение входящего в человека штыка и тяжесть внезапно обмякшего тела…
Ноги мои скользят вперед, и я сажусь на землю, не выпуская из рук винтовки.
Из-за угла выскакивает второй немец. Подбежавший боец бьет его прикладом, спасая меня.
Поднимаюсь… Кружится голова, подташнивает от вида и запаха крови и свершенного… Куда-то бегу…
Деревня наша. Нахожу свой взвод. После многодневных боев это уже не взвод, а дай бог, отделение, один пулеметный расчет, один станковый пулемет, да и у того пробит кожух. Латаем его и идем снова в бой. Идем на запад. Идем все медленней, все тяжелей: нет пополнения, нет оружия, нет боеприпасов…
Встаем в оборону.
Август 1943 г.
Долгожданный приказ о наступлении. Прорываем оборону немцев. Снова в непрерывных боях, в непрерывном движении. Командую стрелковым батальоном.
Немцы яростно огрызаются, но отходят. Наше наступление настолько стремительно, что противник не имеет возможности закрепиться. Удар нашей армии направлен на Рославль. Сходу идем на штурм и откатываемся назад: орешек крепкий.
Выходим на шоссе Рославль – Брянск, перерезаем его. Вновь штурмуем и с фронта, и с фланга. Врываемся на окраину. Противник яростно сопротивляется, каждый дом превращен в узел сопротивления…
15 сентября 1943 г.
Рославль наш. Центральный узел обороны противника разрублен. С его падением наши соседи справа и слева овладевают Смоленском и Брянском.
Москва салютует нам. Дивизия и полк получают наименование Рославльских.
Осень. Болота, озера, непрерывный, нудный осенний дождь. Вода снизу, сверху, в наших шинелях, гимнастерках, нижнем белье, сапогах. Негде, да и нет времени обогреться и обсушиться. Но никто не чихает, не кашляет, не гриппует. Мы наступаем, и это согревает.
5 декабря 1943 г.
Очередь пулемета. В темноте совсем близко, почти в упор вижу огненный глазок пламегасителя и разноцветные траектории трассирующих пуль, летящих в меня. Удар в ногу. По инерции продолжаю бежать, но левая нога сжимается, словно пружина, и я падаю. Не чувствую ноги…
