Свадьба состоялась в августе в большом Петергофском дворце. Иоанна благословили Государь Николай II и Королева эллинов Ольга Константиновна. К сожалению, на этой свадьбе многое устроилось как-то не так. Императрица не присутствовала на венчании. Марии Федоровны тоже не было, что очень огорчило Константина Константиновича, хотя он знал, что Дагмара за границей. Великий князь Михаил Александрович не приехал на семейный обед, потому что другой Великий князь Николай Николаевич запретил ему отлучаться с маневров. Было меньше офицеров, чем обыкновенно бывало на придворных свадебных торжествах. Невеста была одета в русское платье, но без традиционной бриллиантовой короны — потому что Иоанчик не был Великим князем по новому закону Царствующего Дома. За все время торжеств не появились Великие князья Николаевичи — Петр и Николай. Они не хотели встречаться с сербским Королем по политическим причинам. Николай Николаевич, всегда ревниво относившийся к Константину Константиновичу, в этот раз совершенно не мог скрыть недовольства тем, что невеста взята не из германского Дома. Он считал, что это «славянские причуды нашего поэта».
В Стрельне, где не было электричества, во время обеда стали падать с люстр на пол одна за другой свечи.
Это было похоже на какое-то предзнаменование. Но так же, как никто не считал тогда строки «Колыбельной песни», посвященной отцом Иоанчику, пророческими, так и в падении свечей никто ничего плохого не усмотрел.
Теперь лишь понятно, что смерть уже сторожила Иоанна у алапаевской шахты.
Все случившееся на свадьбе сына не прошло даром, и Константин Константинович чувствовал себя плохо. Недуг (почечные боли) все чаще заставлял его оставаться в постели. «Но, отмучившись», — как он говорил, — садился за стол. Главной была работа над драмой «Царь Иудейский». Весь 1911 год она не отпускала его от себя. Даже в церкви, вслушиваясь в знакомые слова молитв, он вдруг «терял время и место действия», уносился мыслями к рукописи, что-то в уме зачеркивал, что-то исправлял. Из-за плохого самочувствия пришлось лишать себя праздников, музыкальных и театральных удовольствий. В этот год отмечалось столетие Императорского Александровского лицея,[76] Государь побывал в нем, обошел все классы, и Олег смог ему вручить изданные им рукописи Пушкина. Константин Константинович хвалил Олега, но ругал Гавриила, который отличился не лучшим образом — вступил без ведома родителей в яхт-клуб — по мнению Константина Константиновича, рассадник интриг и сплетен. Но Лиза неожиданно поддержала сына, желая прежде всего успокоить мужа:
— Гавриил совершеннолетний, и если он вступил в яхт-клуб, то это его личное дело.
Отец совсем простил сына, когда Гавриил привез ему записку от Дагмары. Мария Федоровна была в Мариинском театре, по словам сына, прекрасно выглядела в вечернем черном платье с большим бриллиантом в волосах. Увидев Гавриила, тут же в аванложе написала записку для Константина Константиновича:
«Дорогой Костя!
Мне все хотелось самой приехать, так как очень хочется видеть тебя; я всегда думаю о тебе и рада, что ты, наконец, чувствуешь себя лучше.
Это ужасно, как ты должен был мучиться, бедняга. Может быть, смогу приехать на этой неделе — мне так хочется увидеть вас обоих.
Твой сын Гавриил принесет тебе эти строки, написанные в театре.
Целую тебя и Елизавету. Господь да благословит тебя.
Твоя любящая Минни».
Однако он продолжал болеть, и потому не был ни на Бородинских торжествах, куда приезжал Государь, ни на праздновании совершеннолетия своего любимого сына Олега. И хотя в его кабинете скопились книги, которые он просил прислать для работы: о Гёте, Шиллере, сочинения о городе Владимире — святом князе Андрее Боголюбском, об истории России XII века — «я задумал писать новую драму и нужно подготовиться чтением», — пришлось все же ему по требованию врачей ехать в Египет.
Перед отъездом Великий князь попросил управляющего его двором в должности гофмейстера Роберта Юльевича Минкельде передать в министерство двора «бумагу касательно завещания и переговорить с юрисконсультом Лебедевым для выработки текста завещания, который не допускал бы возражений».
По всевозможным документам легко восстановить жизнь Великого князя в Египте, но это будет всего лишь пересказ, где даже точки и запятые привнесут другую интонацию и иные акценты. В письмах же самого Великого князя пульсирует жизнь, — к тому же поэтически прекрасная. Итак, отправимся вслед за Великим князем в Египет начала века…
1 декабря 1912. Хелуан.
«Милый и дорогой Анатолий Федорович,
‹…› пришло Ваше дорогое письмо. Оно шло до Египта 11 дней… Как бы хотелось вместе с пожеланиями здоровья послать Вам в мрачный и холодный Петербург хоть немного солнечного света и тепла… По любопытному совпадению Вы напоминаете мне о жалобе детей последней, доживающей на Миллионной старческие дни грузинской царицы на отсутствие солнца, а я здесь погружен в чтение грузинской истории, литературы, географии и археологии для будущей своей работы. Но человек так создан, что не умеет достаточно ценить настоящего: как ни наслаждаешься здесь тишиною, красками и необозримостью пустыни, пальмовыми рощами на берегу Нила, между стройными стволами которых сквозят по ту сторону реки пирамиды — царственные гробницы фараонов Мемфиса, мечтавших победить ими вечность, а невольно пугаешься при мысли, что еще полгода остается мне до возвращения на родину. Африканское солнце не зажгло во мне вдохновения… Об упоминаемой Вами законодательной импотенции думаю здесь и я, читая в Новом Времени, какими мерами различные земские собрания думают бороться с хулиганством»…
2 декабря 1912.
«Вы сожалеете о забаллотировании Гучкова при избрании его в Гос. Думу. Я не разделяю Ваших сожалений. Гучков мне не знаком, о нем и его деятельности я знаю слишком мало. Но его выступление в Думе по поводу Распутина весною текущего года произвело на меня неприятное впечатление… Мне показалось, он более бил на политический скандал, а не говорил по требованию истинного патриотизма. Его речь ничему не могла помочь и не помогла, а только сильнее разогрела страсти. Вы разочаровались в Деларове. Я, было, находился под его обаянием — он прелестный собеседник и необыкновенно сведущ в истории искусства. Но мне пришлось прекратить с ним знакомство, несмотря на то, что он постоянный жилец Павловска и, следовательно, наш сосед. — Из Павловского дворца лет шесть-семь назад весьма искусным, загадочным образом были украдены две очень ценные картины Греза; у нас были косвенные указания на причастность Деларова к этой пропаже: он промышляет покупкой и продажей художественных предметов, и преимущественно — картин старинных мастеров.
