Хотя «Мой друг Иван Лапшин» выпустили в прокат в количестве всего лишь 118 копий, его посмотрели свыше миллиона зрителей. Одним из них был и автор этих строк. До сих пор вспоминаю то впечатление, которое произвел на меня фильм. Это был шок, потому что ничего подобного до этого я на экране не видел. Спустя несколько дней после первого просмотра я сходил на фильм еще раз — и вновь ушел ошеломленный. Я не мог понять, как можно ТАК снимать кино, которое и художественным назвать нельзя, скорее — хроникальным. А ведь в фильме помимо неизвестных актеров (А. Болтнева, Ю. Кузнецова) играли актеры знаменитые (А. Миронов, Н. Русланова, А. Жарков), которые абсолютно не воспринимались как актеры, а выглядели на экране живыми людьми. Все эти посторонние шумы, длинные коридоры, лишние люди в кадре и т. д. и т. п. — все это не вызывало у меня раздражения, наоборот, воспринималось как нечто вполне естественное, необходимое. Однако не стану утверждать, что мою точку зрения разделяли все остальные зрители. Во время двух просмотров фильма я видел, как толпы людей покидают зал, не досмотрев картину. Многие из них вслух чертыхались, называли увиденное «бредом» и «тягомотиной». Затем эти люди писали возмущенные письма в газеты (в «Известиях», например, было опубликовано коллективное письмо, в котором его авторы требовали Германа… сжечь), некоторые выступали с гневными речами по телевидению. А вот «Проверку на дорогах» большинство зрителей приняли иначе — намного спокойнее. Многие даже поражались, как мог один и тот же режиссер снять два таких разных фильма — «Лапшина» и «Проверку».
Между тем оба эти фильма принесли Герману весомые награды: «Лапшин» — Государственную премию СССР, «Проверка» — Государственную премию РСФСР в области киноискусства имени братьев Васильевых. Тогда же Герману было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. Короче, награды нашли героя.
Вторую половину 80-х Герман действительно прожил, как герой. Если многие его коллеги в те годы лезли из кожи вон, пытаясь найти в своих биографиях хотя бьгнамек на мученичество, Герману этого не требовалось: с 1970 по 1985 год он снял три фильма, за которые его трижды выгоняли с работы. Теперь Герман как бы наверстывал упущенное. Он раздавал интервью, ездил на многочисленные фестивали, выезжал за границу (только во Франции его фильмы «прокатывались» по телевидению раз пять). Правда, нельзя сказать, что везде Герману сопутствовал успех, что его фильмы публика принимала на ура. Взять того же «Лапшина». В конце 80-х некий человек купил его для показа в Нью-Йорке, пригласил на премьеру Германа. Режиссера поселили в шикарном четырехкомнатном номере с видом на Централ-парк. Однако на следующий день вышел номер «Нью-Йорк тайме», в котором картину разделали в пух и прах. Некий журналист с возмущеним вопрошал: «Где концлагеря, где аресты, где коллективизация, где весь этот ужас?!» В тот же день Германа перевели в однокомнатный номер, а пригласивший его человек не знал, как от него поскорее избавиться. Американцы так и не поняли, что «Лапшин» — это фильм про «корабль дураков» (выражение самого Германа), которые любят, мечтают, которые прекрасны, а их всех вскоре убьют.
Но подобных приемов на Западе было не так уж много. В большинстве случаев Германом восторгались, наперебой предлагали снять фильм. Например, итальянцы хотели, чтобы он сделал фильм о тамошних рыбаках, фильм с Марчелло Мастрояни в главной роли. Герман отказался, объяснил, — мол, какой из меня рыбак. Финны мечтали, чтобы он снял фильм о поэте Иосифе Бродском. Однако книга самого поэта «Полторы комнаты» не давала возможности сделать интересный фильм, во всяком случае для Германа с Кармалитой. И тогда они стали думать, как вписать поэта в то, что интересно им. А их интересовала в первую очередь жизнь в переломный 1953 год. В итоге они придумали совершенно другую историю, которая получила название «Хрусталев, машину!». Было это в 1990 году.
Действие нового сценария Германа и Кармалиты разворачивалось в марте 1953 года — до и после смерти Сталина. Главный герой — военный врач, генерал, начальник крупного госпиталя, академик Юрий Георгиевич Глинский. Весной 53-го он внезапно понимает, что его скоро посадят, и предпринимает лихорадочные попытки спастись. Но как? И он делает попытку уйти от судьбы, скрыться в «народе». Но его быстро находят. По словам Германа: «Это мои собственные сны, мои страхи: что было бы с моим отцом, со мной, если… У меня ощущение, что все это происходило со мною. В общем, биографическая вещь: с какого-то момента история моей семьи — вроде бы мой папа, вроде бы моя мама, я сам, Надька, наша домработница, Колька, наш шофер. А с какого-то момента — фантазия. Мы хотели рассказать о человеке, который сумел совершить невозможное — выбрать и прожить совершенно другую жизнь, чем та, что была ему уготована. Это практически ни у кого не получилось, а у него получилось. Его освободили, ему все вернули, а он от всего отказался, перестал быть генералом, академиком, стал практически бомжем, но свою жизнь он выиграл, а не проиграл. Такая вот мечта. Мечта, которую наш герой осуществил…»
Сценарием «Хрусталев, машину!» заинтересовались во Франции, и продюсер Ги Селигман вызвался обеспечить его финансовую поддержку. В 1991 году Герман приступил к съемкам. На роль Глинского он нашел совершенно незнакомого широкому зрителю актера (как когда-то он нашел Андрея Болтнева) — артиста Новгородского драматического театра Юрия Цурило. Работа закипела. Однако затем страну залихорадило: сначала — путч, затем — инфляция, так что съемки несколько раз прекращались. В какие-то моменты и сам Герман был уверен: ему никогда уже не удастся завершить этот долгострой. В какие только передряги он не попадал, лишь бы найти деньги для завершения работы над «Хрусталевым». Однажды даже попал на прием к некому криминальному авторитету. Дело было так.
Герман возвращался на «Красной стреле» из Москвы и случайно встретился со своим старым знакомым. Тот, узнав, какие трудности сопутствуют режиссеру в его работе над фильмом, внезапно сообщил: «Тебе же сказочно повезло! Деньги у тебя сейчас будут! Пошли!» И он потащил за собой ошеломленного Германа. Они прошли в другой вагон, и приятель подвел режиссера к купе, вход в которое охраняли несколько бритоголовых «качков». Приятель бодро отрапортовал «качкам»: мол, привел знаменитого режиссера Алексея Германа. Качки их пропустили. Далее послушаем самого А. Германа:
«Входим. Сидит такой маленький человек с коротенькими ножками и большой-большой головой. И с лицом «северных народов». Молча слушает, что мой спутник журчит про благородного, но безденежного режиссера. Молча берет «дипломат» — типа сейфа с кодовыми замками. Молча открывает. У меня в голове эдакое столпотворение, неужели, думаю, сейчас пачки денег начнет вынимать?! Прямо вот так, из чемодана — и мне?! «Дипломат» оказывается битком набит… водкой. Достает бутылку, открывает, наливает стакан. До краев! И все так же молча протягивает мне. Я в полной растерянности, — может, у них ритуал? — пью. Затем протягивает кусочек сахара — закусь. Похрустел я этим сахаром — и вообще уже ничего не соображаю, а человечек делает — опять же все молча! — жест ручкой: мол, все, я вас больше не задерживаю. Иду по коридору, состояние препакостнейшее, водка-то теплая… да еще и с сахаром… Меня мутит, мотает, а приятель мой только руками разводит: ну, мол, не повезло на этот раз…»
