На протяжении трех лет измученный, полуголодный юноша до захода солнца гонял своих операторов плавильных печей, после этого сосредоточенно изучал лист бумаги, на котором были записаны призрачные мечты Фридриха, тайны металлургии. Численность рабочей силы у него сократилась до шести человек, потом до пяти. Возможно, это было мерой вынужденной экономии, возможно, просто ушли два пессимиста, мы сказать не беремся. Собирая остатки инструментальной стали из плавильной печи, выковывая из них мездряки и сапожные ножи, заманивая в Эссен владельцев монетных дворов и инструментальщиков-кузнецов для бесполезных переговоров о продажах, он напрасно продолжал ждать большого прорыва. Два препятствия казались непреодолимыми. Английские коммивояжеры наводняли континент, демонстрируя свое превосходство. И каждый раз, когда Альфред получал заказ и мобилизовывал полдюжины крупповцев на его выполнение, подводил недостаток мощности.
Берне по-прежнему оставалась несносной речушкой. В лучшем случае она была непредсказуемым ручьем, вяло омывающим лопасти колеса завода; в худшем – полностью останавливала завод, что бросало хозяина в дрожь. Сначала Альфред думал, что в верхнем течении, должно быть, находится какая-то преграда. Он написал бургомистру Борбека, который был тогда небольшой деревушкой сразу же к северу от Эссена, и попросил его проконсультироваться с лесником «относительно метода расчистки моего приводного потока». Это было не так просто. После периода сырой погоды взбалмошный ручей мог полностью изменить свое настроение, превращаясь в шумный стремительный поток и грозя снести завод. Однажды Альфреду пришлось извиняться перед покупателем, так как «после очень сильного дождя вода здесь поднялась до такого уровня, что расположенные у реки заводские помещения совсем не работают, и в результате этого я, к сожалению, не могу в обещанное время произвести отправки по вашим запросам». Потом русло потока опять пересыхает, и гравера Сардинского королевского монетного двора со скорбью извещают о том, что кузница остановлена из-за «отсутствия воды». Следующей осенью Вулкан был беспомощен так долго, что молодой Крупп обратился на Прусскую королевскую фабрику вооружений с отчаянной просьбой разрешить использовать ее кузницу для выполнения неотложных заказов. То была старая песня: «Этим летом мой молот почти не действует из-за отсутствия воды… Я не в состоянии производить даже приблизительные объемы того, что мне заказывают».
У немецких оружейников не было времени на то, чтобы возиться с дерзким щенком по имени Крупп, и его подвергли необычайному унижению: заставили взять в аренду наковальню в «Гютехоффнунгсхютте», которой когда-то владела его прабабушка. Альфред был в ярости на свое правительство. В шестнадцать лет он жаловался на «все еще господствующую предвзятость, в результате которой английской продукции приписывается такое превосходство», и предлагал властям: «Поскольку прусское государство заботится о дальнейшем росте внутреннего производства, я смею просить о том, чтобы государство сотрудничало в обеспечении успеха этой одинокой прусской фабрики по производству тигельной стали, которая государству так необходима». Но Прусское государство думало совсем не так. Когда Тереза по настоянию своего сына попросила у короля Фридриха-Вильгельма беспроцентный заем на двенадцать лет в размере 15 тысяч талеров, финансовое ведомство тактично сообщило ей об отсутствии средств. Берлин, как и раньше, не хотел раздавать милостыни.
Однако в отношении торговли правительство не было настолько слепым, как полагал Крупп. С 1819 года Пруссия потихоньку расширяла Цолльверейн, Германский таможенный союз. По сути дела, это был общий рынок, первый шаг в направлении воссоединения рейха, и 1 января 1834 года его первые творцы достигли соглашения с тридцатью шестью тевтонскими государствами. Все пошлины внутри союза были упразднены. С экономической точки зрения путем пакта создавалась единая нация, состоящая из 30 миллионов немцев, и положение Альфреда давало прекрасную возможность этим воспользоваться. Конечно, его заявление о том, что он готов обеспечить все потребности Цолльверейна в литой стали (миллион фунтов в год), представляло собой нелепый пример крупповского апломба; тем не менее, карьера начинала идти в гору. 27 января 1830 года он взволнованно сообщил одному из друзей: «Я только что добился важного успеха в создании полностью поддающейся сварке тигельной стали, которую, как и любую сталь, можно сваривать с железом обычным способом при сварочной температуре. Эксперименты на предмет ее использования для изготовления самых тяжелых кувалд, а также мелких режущих инструментов закончились полным успехом, столярные стамески из нее исключительно хорошо режут, а молоты обладают очень высокой степенью прочности».
Такой стали, конечно, был всего один тигель, но это была настоящая вещь. В тот год он впервые достиг безубыточности, и, несмотря на безразличие Берлина, фирма имела новый капитал; Фриц фон Мюллер, сын его тетушки Хелен, дал ему ссуду на 10 000 талеров. Брат Герман, которому было уже двадцать лет, присоединился к Альфреду на сталелитейном заводе, освободив ему время, чтобы он смог подготовить еще пять рурских фермеров в качестве крупповцев. Самое же важное состоит в том, что у Круппа, наконец, появилось нечто достойное продажи. Разрабатывая все более грандиозные планы, он сконцентрировал внимание на производстве небольших слитков определенных спецификаций. Работа его была безупречна (в 1960-х годах автор этих строк проверял старый валок для золота, который Альфред сделал для американских господ Альвес де Суса и Сильва из Португалии в 1830 году, и нашел его в прекрасном состоянии после столетия с четвертью пользования), и в марте 1834 года Альфред запаковал ящик образцов валков и отправился в поездку по новым центрам рынка – во Франкфурт, Штуттгарт, Мюнхен, Лейпциг, Берлин. Три месяца спустя он поскакал назад с полными карманами заказов. «Фрид. Крупп из Эссена», которой исполнилось почти четверть столетия, наконец-то стала кредитоспособной. Он сразу же нанял двух комиссионеров и удвоил усилия в рамках своей программы обучения. Число крупповцев подскочило с одиннадцати до тридцати, а потом, неожиданным рывком, до шестидесяти семи. Альфред в пять раз увеличил свой уровень продажи стали доцолльверейнских времен. В конфиденциальном письме в декабре того года он утверждал: «Прошедший год был настолько благоприятным, что вселил решимость продолжать работать, несмотря на все жертвы».
Письмо было конфиденциальным потому, что он опять просил у правительства деньги. Фирма еще не вышла на широкую дорогу процветания и не выйдет до тех пор, пока Альфред не станет упрямым, несдержанным, разрушительным, пока он не станет человеконенавистником. Чтение его переписки и прослеживание пути от молодого возраста к среднему – 1830-е, 1840-е и 1850-е годы – сравнимо с наблюдением за тем, как блуждает зверь в лабиринте. Он что-то находит. Но появляется так много тупиков, столько ложных надежд возникает и рушится, что обострение особенностей его характера едва ли может удивить. Например, летом он не раз оказывался перед лицом семейного кризиса. Погода бывала исключительно засушливой. Каждое утро он с беспокойством вставал, сползал вниз с верхнего этажа, чтобы взглянуть на ослепительное солнце, а потом обследовать высохший желоб под остановившимся колесом. Ясно, что было бесполезно заниматься бизнесом, если он не мог производить товары. Так же ясно было и то, что нельзя быть зависимым от Берне. Ручей слишком ненадежен. Решение было только одно. Необходим паровой двигатель.
