Большой упор при этом военные делали на то, что размещение Пионеров поставит под угрозу внезапного и молниеносного уничтожения американскую систему предупреждения о ракетном нападении (СПРН), контролирующую северо— западное направление: радиолокационные посты Клир СПРН «Бимьюс» на Аляске, «Кобра Дейн» на острове Шемия, «Паркс» в штате Северная Дакота. А это откроет дорогу советским стратегическим ракетам для беспрепятственного удара по всей территории США. К этому добавлялось, что американцы испытывают затруднения с обнаружением пусков баллистических ракет из высокоширотных арктических районов с помощью спутников космической системы «Имеюс», расположенных на геостационарной орбите.
Но в этом плане был и «дипломатический поворот», о котором вполголоса говорили военные, показывая глазами на потолок. Это был знак, что исходит идея с самого верха – от Андропова и Устинова.
После того как Пионеры будут размещены на Чукотке, их вскоре несомненно засекут американцы из космоса или шпионы помогут. Начнётся международный кризис, который заставит весь мир изрядно поволноваться. Тут уже придётся поработать дипломатам. Но в конце концов всё закончится очередной победой дела мира во всём мире: США уберут из Западной Европы свои Першинг— 2 и крылатые ракеты, а Советский Союз уберёт из Восточной Европы ракеты Скорость и Пионеры из Чукотки. Но основная группировка советских Пионеров — более 400 ракет, развёрнутых от Гродно до Читы, — по— прежнему будет находиться на своих местах. Это и будет справедливым решением.
Для осуществления этого плана Андропова — Устинова первой была послана на Камчатку 99— я мотострелковая дивизия. Официально ей была поставлена задача охраны и защиты аэродромов в Анадыре, на мысе Шмидта и в бухте Провидения. Это были базы стратегических бомбардировщиков Ту— 22 и Ту— 95, а в посёлке Гудым находилось хранилище ядерных бомб и боеголовок. Прилетят стратегические бомбардировщики, дозаправятся, возьмут на борт ядерное оружие и вперёд — на Америку!
Но истинное предназначение 99 — ой дивизии было совсем иным. Ей предстояло провести подготовку к размещению и обеспечить прикрытие, охрану и, в случае необходимости, защиту ракетных комплексов Пионер. А размещаться они должны были здесь же на невысоких сопках.
Оставалось только перебросить на Чукотку сами ракеты Пионер. Это планировалось осуществить по морю и по воздуху в 1985 году одновременно с развёртыванием ракет Скорость в ГДР и Чехословакии.
Тут, как бы в скобках, можно отметить, что история всё решила по другому. В феврале 1984 года умер Андропов. При Черненко план ответного размещения ракет Пионер и Скорость, хотя и продолжал действовать, но уже без былого энтузиазма. Работы по созданию ПГРК Скорость были в разгаре, когда в декабре 1984 года скончался Устинов.
А 1 марта 1985 года — за десять дней до прихода к власти Горбачёва — состоялось первое и единственное лётное испытание ракеты Скорость. Оно было неудачным. Хотя сам пуск прошёл нормально, уже в воздухе сработала система аварийного подрыва ракеты. Конструкторы утверждали, что сказалось перенапряжение сил, и в сопловом блоке двигателя ракеты был допущен легкоустранимый дефект.
Но умер и Черненко, а Генсеком был избран Горбачёв. Его отношения с военными складывались непросто, и порой даже напряжённо. Но на первых порах всё вроде бы оставалось на своих местах. Однако вскоре подули иные ветры и планы Андропова — Устинова был отложены в сторону, а потом просто забыты.
Член Политбюро и Секретарь ЦК по оборонным вопросам Л.Н. Зайков так характеризует задачи, поставленные перед ним Горбачёвым уже в июле 1985 года:
— Нужно было разобраться какова в действительности военно— стратегическая ситуация в мире, состояние вооружённых сил и что происходит с оборонной промышленностью. Это было время, когда американские Першинги размещались в Европе. Но военные утверждали, что для нас это не проблема. Созданы зенитно— ракетные комплексы с ядерными боеголовками, которые смогут уничтожить летящие Першинги даже с учётом 8 минут подлётного времени. Я пришёл в ужас — это что, ядерный взрыв над Москвой, чтобы уничтожить летящий на неё Першинг? Ядерные боеголовки с этих ЗРК сняли. Но ракеты были слишком велики для обычного заряда. Поэтому эти комплексы оказались бесполезными.[29]
Нежелание Громыко и других начальников высказать мнение о существе нашей позиции на Стокгольмской конференции имело и свои положительные стороны. Руки у нас теперь были не столь уж связаны для свободного поиска нестандартных подходов к мерам доверия. Во всяком случае, нам тогда так показалось.
Дело в том, что советская делегация вернулась из Хельсинки с ясным пониманием, что водораздел в позициях НАТО и ОВД, проходит между так называемыми политическими и военно— техническими мерами. Поэтому у дипломатов— неофитов, недавно пришедших в европейский процесс, родилась крамольная идея — а нельзя ли поженить оба эти подхода или во всяком случае использовать западные предложения об уведомлении, транспарентности (прозрачности) и обмене информацией в интересах Советского Союза и его союзников.
Логика этого нового подхода была обезоруживающе проста. Если НАТО, как публично заявляли тогда советские военачальники, обладает четырехкратным военным превосходством в Европе и готовится первым напасть на страны Варшавского Договора с применением ядерного оружия — значит Советский Союз должен быть кровно заинтересован в таких мерах доверия, как уведомление и информация о военной деятельности НАТО. Нам нужно знать, что делают и к чему готовятся на Западе, чтобы не оказаться неподготовленными к внезапному удару, как это было в 1941 году.
На этой основе и был составлен первый проект директив для Стокгольма. Старые опытные волки из советской команды СБСЕ отнеслись к нему скептически. Все это мы уже проходили, — говорили они, — не пройдет. А военные советники во главе с генералом В.М. Татарниковым были категорически против Однако и они не могли толком объяснить, почему. Главный их довод носил скорее формальный характер: подготовленные директивы, говорили они, противоречат позиции министерства обороны.
И все же мы решили рискнуть, разослав этот проект директив по всем заинтересованным ведомствам. В МИДе и КГБ он был встречен глухим молчанием. Но уже через несколько дней меня пригласил в Генштаб маршал Огарков. На столе перед ним лежал наш проект злополучных директив. Как всегда, он внимательно слушал, не перебивая и не задавая вопросов.
