В этом заключалась громадная сила первого романа Ризаля: запоминались яркие картины колониального угнетения, возбуждающие протест и ненависть к колонизаторам, зовущие на борьбу за национальное освобождение.
Ризаль сознательно ставил себе целью разоблачение клеветы о филиппинском народе, веками распространяемой завоевателями.
Посылая доктору Блюментриту экземпляр только-что вышедшего романа, Ризаль писал: «…Я попытался сделать то, на что никто не решался: я взял на себя смелость ответить на клевету, веками тяготевшую над нами и нашей родиной. Я описал жизнь и социальные отношения на Филиппинах, я правдиво изобразил наши верования и надежды, стремления, желания и горести; я разоблачил лицемерие, надевшее маску религии, чтобы стать причиной нашего разорения и нравственного падения; я показал отличие истинной религии от ложной, от суеверия, торгующего божественными словами, чтобы получать от нас деньги и заставлять нас верить в нелепости, которые, став известными, заставили бы католическую церковь покраснеть от стыда.
Я выявил истинное значение блестящих, но лживых речей нашего правительства, я рассказал о наших заблуждениях, недостатках и пороках, о малодушии, с которым мы принимаем свои несчастья. Я отдавал должное добродетели, если встречал ее. Я не оплакивал наши несчастья, а осмеивал их, потому что никто не захотел бы плакать со мной, а кроме того — под смехом лучше всего скрывается печаль».
Ризаль знал, что он первым осмелился полностью затронуть вопросы, которых никто до него не касался. Он подчеркнул это уже самым названием романа «Ноли ме тангере» — «Не касайся меня». Выбирая названием своего романа слова, которые в евангелии воскресший Христос говорит Марии-Магдалине, Ризаль был далек от их религиозного содержания. Смысл выбранного им названия он достаточно наглядно разъяснил в своем предисловии к книге.
Посвящая написанный кровью сердца роман «своей родине», Хосе Ризаль писал: «В истории человеческих болезней говорится о злокачественной язве, самое легкое прикосновение к которой причиняет невыносимые страдания. Когда я призывал тебя, желая в условиях современной цивилизации, чтобы ты сопровождала меня в моих мечтах или чтобы сравнить тебя с другими странами, твой любимый образ представал передо мной, разъедаемый злокачественной же, но социальной язвой.
В поисках твоего спасения, которое является и нашим счастьем, я поступаю как древние, которые клали своих больных на пороге храма, чтобы каждый молящийся мог предложить свой способ лечения.
Я постараюсь изобразить твое состояние правдиво и беспристрастно. Я приподниму завесу, скрывающую твою болезнь, жертвуя истине всем, даже собственным тщеславием, потому что сознаю: в качестве твоего сына я также страдаю от твоей слабости и твоих недостатков».
Изложение романа Ризаля не может, конечно, дать о нем даже отдельного представления. Вся сила и прелесть его — в красочном и тонком изображении бесконечно разнообразных оттенков филиппинской действительности, в образном, ироническом языке автора; но содержание позволяет проследить направленность романа против монашеских орденов и монахов, в которых Ризаль видит главную причину тяжелых бедствий своей родины.
Герой романа, молодой метис-филиппинец Хуан Кризостомо Ибарро — сын богатого и уважаемого даже испанцами землевладельца. Еще мальчиком отец отправил его в Европу. Оторванный от филиппинской действительности, он живет окрашенными в розовый цвет воспоминаниями о родине. Он не знает, что в его отсутствие отец поссорился из-за земли с местным священником падре Дамасо, когда-то его «другом», что происками Дамасо отец был посажен в тюрьму и умер там, а труп его, по приказанию Дамасо, вырыт из могилы и брошен в озеро. Великодушный честный юноша, добрый католик, Ибарро возвращается на родину в городок Сан-Диего, полный радужных надежд и наилучших намерений. Он мечтает быть полезным своему народу, но он — верный подданный испанской короны.
В Маниле Ибарро ждет встреча с невестой, юной и прелестной Марией Кларой, которая тоже недавно вернулась домой из монастыря, где она воспитывалась. Ее отец Сантьяго де лос Сантос, попросту «капитан Тьяго», — один из богатейших помещиков провинций Пампанга и Лагуна и владелец нескольких домов в Маниле и Сан-Диего. В его карман рекой льются деньги от торговли опиумом, от подрядов, от поставок съестных продуктов для заключенных в Билибидской тюрьме (Манила). Из уважения к его богатству, испанцы считают его почти равным себе, и даже высшие административные чины удостаивают его своими посещениями. Хитрый Тьяго умеет великолепно ладить и с земным и с небесным начальством.
«Да и как можно быть в плохих отношениях с милосердным богом, — иронически замечает Ризаль, — если ты преуспеваешь на земле, если тебе никогда не приходилось вести дел с богом и давать ему деньги взаймы». «Капитан Тьяго никогда не обращался к богу с молитвами, даже в самых затруднительных случаях. Он богат, и его золото молилось за него. Для служения месс и молебнов существовали преподобные и влиятельные священники; для чтения молитв и перебирания четок господь в своей неизреченной доброте создал бедняков, чтобы они служили богачам. За одно песо такой бедняк готов прочесть шестнадцать раз символ веры и все священные книги, а за небольшую прибавку — даже и еврейскую библию».
Капитан Тьяго в дружбе и со святыми. Одних он уважает больше, с другими обращается менее церемонно. Задобрив своих любимцев обетом, он аккуратно выполнял его, другим же, менее почитаемым, частенько приходилось довольствоваться одними обещаниями. К заступничеству небесных сил Тьяго прибегал чаще всего, рискуя крупной суммой на петушиных боях, которым отдавался со всею страстью.
Еще с большим усердием служил капитан Тьяго земным властям, ублаготворяя их пирами, приношениями и даже серенадами, для чего всегда держал наготове оркестр. Разбогатев, он отрекся от своего народа.
«Если при нем говорили дурно о туземцах, он присоединялся к хору и высказывал еще худшее мнение, не считая себя одним из них; если кто-нибудь нападал на китайских или испанских метисов, он делал то же, может быть, оттого, что воображал себя чистокровным испанцем».
Тьяго первый приветствовал введение нового налога, особенно когда чувствовал, что он будет, по обыкновению, сдан на откуп. Единственным светлым чувством в душе этого ничтожного человека была любовь к красавице дочери.
Впрочем, тихую, ласковую Марию Клару любили все: и воспитавшая ее тетка, и «крестный» падре Дамасо, и монахини, у которых она училась в продолжение семи лет, тех самых семи лет, которые Кризостомо провел в Европе.
