Борис Черных - Шалва Амонашвили и его друзья в провинции

В 1945 году погиб в Японской войне, в Порт-Артуре, мой родной дядя Вадим, на фронт он ушел тоже с этой набережной. Погиб не в бою, а по неосторожности нетрезвого командира, машина, в которой он ехал, упала со скалы вниз.

Я знаю наш город и его историю. И, надеюсь, что если уеду когда-нибудь отсюда, то не забуду набережную, арку, памятник Муравьеву-Амурскому и деревенскую улочку, по которой я иду в мою школу.

Внимание! С 21 сентября в гостях у «Нашего дома» Шалва Александрович Амонашвили Доктор психологии, профессор, почетный академик Российской Академии Образования, почетный профессор Тюменского государственного университета, Самарского и Челябинского Государственных педагогических университетов.

Руководитель Лаборатории гуманной педагогики при Московском городском Педагогическом университете, глава «Издательского дома Шалвы Амонашвили», научный руководитель экспериментальных школ № 1715 и № 200 (г. Москва) и № 38 (г. Санкт-Петербург).

Автор книг, переведенных на многие языки: «Педагогическая симфония», в трех книгах, «В школу с 6 лет», «Оценочная основа обучения», «Созидая человека», «Письма к дочери», «Размышления о гуманной педагогике», «Школа жизни» и другие.

Один из педагогов-новаторов, провозгласивших Педагогику сотрудничества. Ведет широкую деятельность по утверждению идей гуманной педагогики – проводит семинары с учителями России и стран СНГ, готовит студентов, аспирантов. Совместно с академиком Д. Д. Зуевым издает 100-томную «Антологию Гуманной педагогики (издано 35 томов).

Родился в 1931 году в г. Тбилиси. Окончил востоковедческий факультет Тбилисского университета. В 60-70-х годах возглавлял массовый эксперимент в школах Грузии, имевший широкий отклик по всему миру в силу обоснования нового научного направления, которое обрело известность под названием «Гуманно-личностный подход к детям в образовательном процессе». Его система «Школа жизни» рекомендована Министерством образования РФ для применения на практике.

Из писем Н. Н. Пушкиной-Ланской к П. П. Ланскому.

«Наше наследие», № 3,1990 г.

…А теперь я возвращаюсь к твоему письму, к тому, где ты пишешь о моих девушках. Ты очень строг, хотя твои рассуждения справедливы. Кокетство, которое я разрешила Мари, было самого невинного свойства, уверяю тебя, и относилось к человеку, который был вполне подходящей партией. Иначе я бы не разрешила этого, и в этом не было ничего компрометирующего, что могло бы внушить молодому человеку плохое мнение о ней. Что касается того, чтобы пристроить их, выдать замуж, то мы в этом отношении более благоразумны, чем ты думаешь. Я всецело полагаюсь на волю Божию, но разве было бы преступлением с моей стороны думать об их счастье. Нет сомнения, можно быть счастливой и не будучи замужем, но это значило бы пройти мимо своего призвания. Я не могла бы ей этого сказать. На днях мы долго разговаривали об этом, и я говорила для их блага, иногда даже против моего убеждения, о том, что ты мне пишешь в своем письме. Между прочим, я их готовила к мысли, что замужество не так просто делается и что нельзя на него смотреть как на игру и связывать это с мыслью о свободе. Говорила, что замужество – это серьезная обязанность, и надо быть очень осторожной в выборе. В конце концов можно быть счастливой, оставшись в девушках, хотя я этого не думаю. Нет ничего более печального, чем существование старой девы, которая должна довольствоваться любовью не к своим, а к чужим детям и создавать себе какие-то другие обязанности, а не те, которые предназначены природой ей самой. Ты мне называешь многих старых дев, но побывал ли ты в их сердце, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли и так ли они счастливы, как кажется. А ты сам помнишь ли, как ты был холостяком, – я называю холостяцкой жизнью тот период, когда ты был один после твоего страстного увлечения, – твое сердце было ли удовлетворено, не искало ли оно другой привязанности, и когда вы, ты и Фризенгоф, твердите мне обратное, скажу вам, что вы говорите вздор. Последний, не успел он овдоветь, как принял в качестве утешения любовь Александрины, и перспектива женитьбы на ней заставила его забыть всю свою горестную утрату. Союз двух сердец – величайшее счастье на земле, а вы хотите, чтобы молодые девушки не позволяли себе мечтать, значит, вы никогда не были молодыми и никогда не они сами когда-то чувствовали, и не прощают детям, когда они думают иначе, чем они сами. Не надо превращать мысль о замужестве в какую-то манию, и даже забывать о достоинстве и приличии, я такого мнения, но представьте им невинную надежду устроить свою судьбу– это никому не причинит зла.

Книги Александра Солженицына известны всему миру. А как складываются взаимоотношения с книгой в семье Александра Исаевича, как проходил процесс втягивания в чтение его сыновей, успевает ли читать Нобелевский лауреат? Мы попросили рассказать об этом его супругу – Наталью Дмитриевну Солженицыну.

– Наталья Дмитриевна, как складывались у ваших детей отношения с книгами?

– Книжная жизнь наших детей протекала в ситуации экстремальной. Они, как и родители, оказались в изгнании, в океане чужого языка. Причем в такой ситуации им довелось оказаться с младенчества. В такой ситуации чтение вслух, как и собственно чтение, можно приравнять к спасательному кругу. Должна признаться, меня охватывал ужас при мысли о том, что не удастся вырастить детей с полноценным русским языком. К счастью, опаска была напрасной – дети выросли и овладели всем богатством родного языка. В этом неоценимую роль сыграло чтение. Когда дети были маленькими, они слушали наше чтение вслух все вместе. В основном читала книги я, но иногда им читал и отец, иногда бабушка. Конечно, сначала это были сказки. И не только русские, но и братьев Гримм, Андерсена… Услышанное невероятно переживалось детьми. Слушать книги стало их любимым занятием, они могли слушать сколько угодно. Потом, когда мальчики стали постарше, я читала им мифы Древней Греции. Еще позже они впали в страстное увлечение драмами и комедиями, слушали их тоже все вместе. Это увлечение длилось довольно долго.

– Какие это были пьесы?

– Это были Эврипид, Софокл. Разумеется, любимым чтением стал «Сирано де Бержерак» Ростана. С того времени и, кажется, навсегда мальчики полюбили исторические трагедии Алексея Толстого. Эти пьесы перечитывались ими по много-много раз. Хочу обратить на это внимание родителей: маленькие дети очень живо воспринимают драматическое чтение. Допускаю, что тут сказались условия нашей жизни в Вермонтском лесу, когда не было возможности повести детей в театр. Не то чтобы у меня какие-то артистические данные, но пьесы приходилось читать на разные голоса, дети завороженно слушали. Запоминали мгновенно – и наизусть! Это меня поразило. И тогда я стала уже специально растягивать им память. Каждый день каждому из них я подбирала и задавала выучить одно стихотворение наизусть. Они делали это с легкостью и не без удовольствия. А я с удовольствием слушала каждый день их чтение. И так вырабатывалась отличная память, которая и по сей день помогает им в самой разной работе. А еще я уверена, что таким ненавязчивым образом у них воспитались вкус, чувство слова, благородство языка, слух к настоящей поэзии. Это, несомненно, благодаря тому, что с раннего детства они оказались погруженными в музыку стиха.