83
Полемика вокруг «Выбранных мест…», ведущаяся более полуторасот лет (и действительно вызвавшая, по слову В. Набокова, «оглушительный скандал»), в последнее время более всего неоправданно склонна не только осуждать демократа Белинского за ответ Гоголю, но даже отвергать, принижать роль великого критика, а заодно и современников, разделяющих его взгляд, в частности, на гоголевскую переписку. В защиту сошлемся хотя бы на авторитет Набокова, который, даже при двойственном отношении к людям склада Белинского, не мог не отметить, что у критика, «как у гражданина и мыслителя было поразительное чутье на правду и свободу». В своей блестящей лекции о Гоголе, разбирая основное содержание «Выбранных мест…», он напоминает, что в середине XIX века «общественное мнение в России было в основе своей демократическим», существовало несколько течений общественной мысли, и «несомненно, что в гоголевскую эпоху „западники“ представляли собой культурную силу, далеко превосходящую численно и качественно все то, что могли собрать реакционные староверы. Поэтому, например, не вполне справедливо рассматривать Белинского как всего лишь предшественника (хотя филогенетически он им, конечно, был) тех писателей 1860–1870-х годов, которые яростно утверждали примат общественных ценностей над художественными…». Набоков считал, что «Гоголь явно отстал от века», а «знаменитое письмо Белинского, вскрывающее суть „Выбранных мест“ („эту надутую и неопрятную шумиху слов и фраз“), — благородный документ. В нем есть и горячие нападки на царизм, из-за чего распространение письма скоро стало караться каторжными работами в Сибири» (Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1999. С. 116–117).
Дом не сохранился. На этом месте — старый сад.
Первоначальная редакция, состоящая из трех циклов, включала: «Письма из Avenue Marigny», итальянские «Письма с Via del Corso» и очерк «Опять в Париже», который Герцен называл «историей реакции». Они создавались в течение 1847–1848 годов. Второй и третий циклы, как не приспособленные для цензуры, адресовались друзьям и по частям пересылались в Россию с отъезжающими на родину.
В этих обсуждениях и спорах проблема отношения к развитию буржуазии и капитализма в России только еще поднималась, вопросы только намечались, но ответов на них у Герцена не было. Хотя он не был согласен с упрощенческим взглядом Бакунина на проблему и вначале даже признавал, что «Письма из Avenue Marigny» уязвимы «с точки зрения… неопределенности и сбивчивости в слове буржуазии…» (Собрание сочинений. Т. 5. С. 328, 461). Последующий ход событий уяснил ему значение разногласий с «западниками»; уроки революции убедили Герцена в правомерности собственной критической и разоблачительной позиции по отношению к буржуазному господству во всяческих формах. Все это давало основания для его перехода в дальнейшем на другую платформу воззрений славянофильского толка — он становился сторонником, создателем теории крестьянской общины и родоначальником русского крестьянского социализма.
Утверждение Е. Н. Дрыжаковой (Герцен на западе. СПб., 1999. С.24), выделившей Белинского в числе западников, которые «резко отрицательно отнеслись к герценовской трактовке буржуазии», не совсем правомерно (Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. М.: Изд. АН СССР, 1953–1959. Т. 12. С. 448–449).
Возрождение (ит.).
История Франции: В 2 т. М., 1973. Т. 2. С. 292. (По другим источникам — погибли 11 и ранен 81 рабочий.)
Не точны утверждения Е. Н. Дрыжаковой (в упомянутой книге), что все описанное в «летучих» листках «Писем из Франции»: «реформы, баррикады, отречение короля… дается без серьезного анализа, без „раздумий“: идет сопоставление реальных фактов с тем, что было в идеале, в мечтах. Тут же довольно поверхностные фразы сочувствия „бедному героическому народу“ и столь же риторические проклятия „жалкому“, „дрянному“ временному правительству…» (С. 26). Хотя Герцен действительно писал о схваченных «на скорую руку» событиях, но это делалось для того, чтобы ответить больше на упреки друзей, а обширному анализу происходящего незаконченного действия (в котором, как в могучем котле, он варился) еще не наступил свой час. И все же анализ сути «недуга», сделанный в pendant французским событиям, все большее соприкосновение с «живой действительностью», отдаляющей его от романизма, даже в ранних «Письмах…» несомненно прослеживается.
23, а не 24 июня, как в «Былом и думах».
При подавлении Июньского восстания было убито более 500 повстанцев и не менее 11 тысяч погибло после боев. Арестованных было около 25 тысяч.
Из последних работ отметим книгу профессора В. Ф. Антонова (А. И. Герцен. Общественный идеал анархиста. М., 2000). Исследователь особо выделяет из многих работ по означенным темам («русский» социализм, крестьянская община и др.) самого крупного в нашей историографии герценоведа и философа А. И. Володина, его статью «Герцен и Запад. Идейное творчество русского мыслителя и социально-политический опыт Западной Европы» (ЛH. Т. 96. М., 1985. С. 9–44). Здесь развернуты вопросы «русского» социализма Герцена в приложении к отсталой, крестьянской России, приведены обстоятельные высказывания писателя об общине и возможности с опорой на нее миновать фазу капитализма. Сославшись на изученность так называемого «русского» социализма Герцена, Володин, по мнению Антонова, делает справедливый вывод, что «„русский“ социализм Герцена отнюдь не был идеализацией крестьянской общины и вовсе не представлял собою какого-то поворота от западничества к славянофильству или русофильству; он являлся выражением (в тех условиях, разумеется, иллюзорным, утопическим) смелого теоретического поиска — поиска варианта ускоренного движения России к социалистическому переустройству при посредстве духовного опыта стран Западной Европы…» (Там же. С. 33). См. также: Володин А. И., Шахматов Б. М. Утопический социализм в России 1833–1883. М., 1985.
Кавеньяк — 1448 тысяч, Ледрю-Роллен — 370 тысяч, Ламартин — 8 тысяч.
Цитаты из пятой части «Былого и дум» о семейной драме исправлены по тексту автографа, хранящемуся в Международном институте социальной истории в Амстердаме.
