94
Кавеньяк — 1448 тысяч, Ледрю-Роллен — 370 тысяч, Ламартин — 8 тысяч.
Цитаты из пятой части «Былого и дум» о семейной драме исправлены по тексту автографа, хранящемуся в Международном институте социальной истории в Амстердаме.
Непосредственности (фр.).
Издатель сочинений и писем Герцена, ярый его приверженец М. К. Лемке, проводя в печать главку «Кружение сердца» (Собрание сочинений и писем. Т. ХIII. Пг.: Госиздат, 1919), наталкивался на деликатное противодействие герценовских дочерей. Тем не менее согласие обнародовать полностью «Рассказ о семейной драме» было получено. В следующем томе появились и письма Гервега Герцену.
Виктора Флёри (Fleury V. Le poète George Herwegh. Paris, 1911), Павла Губера (Губер П. Кружение сердца. Л., 1928) и Э. Карра (Carr Е. Н. The romantic Exiles. London, 1933, 1-е изд.; 1949, 2-е изд.).
В советское время Гервег не много печатался, но поднятый на щит революционной поэзии, объявлялся певцом протеста, «мужественным, непокорным характером», «прошедшим суровую жизненную школу» (Гервег Г. Сборник стихотворений / Предисл. Ал. Дейча. М., 1957). Одно из лучших стихотворений поэта «Мое богатство — песнь моя» («Пою охотно в вольном хоре…») напечатано здесь впервые в переводе Б. Пастернака.
Почитании (нем.).
В работе В. Ф. Антонова (А. И. Герцен. Общественный идеал анархиста. М., 2000. С. 13–37) выделено пять периодов в изучении Герцена и дана краткая характеристика главных представителей — ученых разных течений. Первый период еще свободной историографии следует датировать 1905–1917 годами, когда в России было снято табу с имени «государственного преступника»; второй — с 1917-го до середины 1930-х годов; третий — от середины 1930-х до середины 1950-х годов; четвертый — с середины 1950-х до начала 1990-х годов и пятый — с начала 1990-х годов до наших дней (когда вновь появилась возможность свободы суждений о деятельности и творческом наследии Герцена. Пока, увы, добавим мы, ею не слишком воспользовались новые исследователи).
Из работ авторов «четвертого периода» по означенным темам, помимо указанных трудов А. И. Володина, отметим книги Н. М. Пирумовой (Александр Герцен — революционер, мыслитель, человек. М., 1989; «Русский социализм» Герцена // Революционеры и либералы России. М., 1990).
Великий строитель мостов (лат.).
Сознание твоей близости (нем.).
Смертный приговор Бакунину, находящемуся в австрийской тюрьме после его участия в европейских революциях (в Праге, Дрездене и др.), был подписан саксонским королем, но не был приведен в исполнение. В мае 1851 года австрийское правительство выдало Бакунина царским властям.
«Сожгите письма, пока полиция ими не завладела», — писала Натали Гервегу 6 февраля 1850 года, когда реакция в Европе нарастала и оставаться в Швейцарии было небезопасно. Через некоторое время повторила: «Сожги немедля мои письма, прошу тебя». Главное, чтобы они никогда не попали в руки ее семьи. Гервег обещал. Но солгал. Впоследствии она узнала, что письма целы и Гервег не собирался их уничтожать, видя в них неоспоримый компромат, оружие против Герцена, чем он и воспользовался после скандального разрыва бывших друзей (возможно, он расценивал их как доказательство, что инициатива сближения принадлежала не ему). На пороге жизни Натали Гервег действительно воспользовался ее перепиской. Некоторые откровенные выражения были процитированы в письме Герцену. Почти все тайные письма Гервега Натали были, очевидно, уничтожены ею самой. Судить об их содержании можем только по посланиям к Гервегу самой Натали, где отраженным светом, в ее пересказе, а иногда, вопреки реальной действительности и с немалой долей фантазии, угадываются поступки, желания и настроения Гервега.
«Dahin! Dahin!» (нем.) — слова из песни Миньоны в романе Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера», не раз цитируемые Герценом.
Официальный брак с Огаревым был оформлен только после смерти Марьи Львовны в 1853 году, а через три года супруги приехали в Лондон к Герцену.
И. Паперно в книге «Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма» (М., 1996) рассмотрела семейный опыт Николая Гавриловича и Ольги Сократовны Чернышевских. «Ссылаясь на Жорж Санд, — пишет исследовательница, — Чернышевский полагал, что утверждает принцип „свободы сердца“». Особо отмечался роман «Жак» (1834), который «в глазах „развитых“ русских людей… кодифицировал право жены на супружескую измену (а признание этого права было вопросом чести)». Прелюбодеяние — прерогатива женщин, было своеобразной компенсацией за века угнетения слабого пола. Поведение Ольги Сократовны (открытое: о своей репутации она не заботилась) отличалось от поведения Натальи Александровны (скрытого). В старости жена Чернышевского, не оставившая его даже в годы долгой ссылки (он считал себя счастливым человеком), беззастенчиво вспоминала об альковных романах своей бурной жизни, чему ее муж, увлеченный работой, не мог не быть свидетелем. («Канашечка-то знал: мы с Иваном Федоровичем [Савицкий, польский эмигрант. — И. Ж.] в алькове, а он пишет себе у окна».) И. Паперно справедливо предполагает, что для своего романа «Кто виноват?» Герцен позаимствовал название предисловия к «Жаку» «А qui la faute?», звучащее в переводе так же.
Переведено по моей просьбе американским праправнуком Герцена, историком и филологом Михаилом (Майклом) Герценом. — Прим. авт.
Движемся и пребываем (лат.).
Часть пятая, глава IV «Еще год (1851)».
Тата Герцен еще в начале XX века приложила усилия, чтобы разыскать акварель. Все тщетно. Узнав об этом, М. К. Рейхель решила найти какой-нибудь способ увидеть картину и снять с нее копию: почему бы ни адресоваться к сыну Гервега? И она совершила невероятное (ведь связи между семьями Герцена и Гервега были обрублены), разыскала адрес младшего из сыновей — Марселя и, прихватив с собой импозантную знакомую даму, предстала перед сыном Гервега. Тотчас, как было названо имя его отца, Рейхель заговорила о нем с восхищением и энтузиазмом. Сообщила, что цель их визита — получить разрешение и сфотографировать акварель. Марсель отозвался, что у него нет этой картины. Рейхель настаивала: акварель хранилась в футляре среди бумаг его матери. «Но теперь ее нет». — «Так где же она?» — допытывалась Рейхель. «У друга». Этим «зашифрованным» другом оказался биограф Гервега, доктор филологии Виктор Флёри, выпустивший в 1911 году книгу о поэте. Он живет в Гренобле, сообщил Гервег, и на просьбу «только взглянуть на картину и сделать маленькую фотографию прямо на месте» ответил согласием. С запиской от Марселя они посетили Флёри, и дело было сделано. Еще в 1919 году акварель находилась в Гренобле, но позже следы ее теряются. В бумагах Г. Гервега, переданных Э. Карром в Британский музей, картина отсутствует. Попытки обнаружить ее у потомков Флёри, предположительно и ныне живущих в Гренобле, ни к чему не привели. Моя недавняя поездка в музей г. Листаля (Швейцария), где Гервегу отведено значительное место в экспозиции и где хранится его архив, тоже не привела ни к чему конкретному. Директор музея г-н Шнайдер сообщил, что часть материалов была продана с молотка сыном Гервега — Марселем (умер в 1930-х годах), когда тот сильно нуждался.
