И еще одно: первые свидетельства о папессе появляются в хрониках XIII века; в более ранних рукописях упоминания о ней встречаются только в виде неуклюжих приписок, сделанных другой рукой и в более позднее время. Предположить, что в начале XVII века летучий отряд ватиканских фальсификаторов истории истребил все упоминания о папессе, оказавшейся на папском троне в IX веке, предшествовавшие XIII веку, а более поздние почему-то во множестве оставил, невозможно – хотя охотники есть.
Имеется лишь одно сомнительное свидетельство, относящееся к середине XI столетия. Только речь там совсем не о святом престоле: это послание папы Льва IX к константинопольскому патриарху Михаилу Кируларию, датированное 1054 годом, годом раскола восточной и западной церквей. В нем папа обвиняет константинопольскую церковь в том, что на ее престол восходили евнухи «и даже женщина». Что характерно, с византийской стороны никаких упреков по поводу мнимой папессы не поступало, хотя в тогдашнем пылу противники готовы были браться за любой аргумент, только бы обидеть супостата.
В южноитальянской «Салернской хронике» под 980 годом нашелся даже пассаж, рассказывающий историю «патриархини константинопольской» с подробностями, которые сильно напоминают легенду о папессе. Исследователи полагают, что это смутный отклик на правление патриарха Никиты I, который был евнухом родом из славян, – действительно лишенное растительности лицо такого первосвятителя посреди бородатых и смуглых архиереев-греков могло спровоцировать подобные байки хотя бы в порядке насмешки. Я бы, впрочем, предположила, что здесь замешана еще и западная реакция на личность императрицы Ирины – той самой Ирины, восстановившей иконопочитание и умертвившей своего сына Константина VI, которая, невольно уподобляясь древнеегипетской Хатшепсут, потребовала, чтобы ее, словно мужчину-правителя, именовали «василевс кэ автократор» – «царь и самодержец». С главной силой латинского Запада, новорожденной империей франков, у нее были неважные отношения (особенно после того, как провалился феерический проект ее брака с Карлом Великим). Если припомнить в связи с Ириной еще и (перво)священнические полномочия, которые византийскому императору полагались ex officio, то двусмысленная картина становится подозрительно знакомой.
В любом случае это был готовый материал, из которого можно было сфабриковать легенду о папессе. Другое дело, что причины этой инициативы не совсем ясны. Историки сходятся во мнении, что единственное более или менее правдоподобное объяснение состоит в том, что легенда о папессе Иоанне – антипапская сатира, задуманная поначалу обиженными на папство молодыми нищенствующими орденами – францисканцами и доминиканцами. Как бы то ни было, своей цели эта затея достигла: Иоанной папство попрекали и Уильям Оккам (придумавший пресловутую «бритву Оккама»), и проповедник, философ, реформатор и борец за права чешского народа Ян Гус, а для протестантов эта легенда и вовсе была настоящим подарком.
Но в наше время легенда о папессе вызывает интерес по совсем другому поводу: она привлекает феминисток всех мастей и сторонников женского священства. За бортом, правда, и сейчас остается один вопрос: «Зачем?» Зачем женщине сан священника, а уж тем более папы?
Тем, кто считает папессу Иоанну, реальную или вымышленную, явлением для набожных Средних веков исключительным, будет полезно узнать историю другой женщины Средневековья. Возможно, именно ее портрет привозили не так давно в Пушкинский музей из римской галереи Боргезе… Картина «Дама с единорогом» (1505–1506) Рафаэля прекрасна. Имя модели доподлинно не известно, сюжет с единорогом до конца в связи с этим не прояснен. До 1935 года даму на полотне из-за некоторых атрибутов (колесо, пальмовая ветвь, плечи, покрытые плащом) вообще считали святой Екатериной, а авторство Рафаэля подвергалось сомнению.
Однако реставрация 1935 года подтвердила принадлежность картины перу Рафаэля, но лишила даму имени. Святая Екатерина, оказалось, относится к более позднему пласту, в оригинале незнакомка держит на коленях единорога (сначала же на рентгеновском снимке эксперты увидели собачку). С символикой в этом смысле произошла некая путаница – собака символизирует супружескую верность, единорог – девственность и чистоту. В первом случае на роль дамы больше подходит Маддалена Строцци, в 1504 году вышедшая замуж за флорентийского вельможу Аньоло Дони, портреты этой четы Рафаэль писал в одно время с картиной «Дама с единорогом».
Появление на руках модели единорога зародило версию о том, что это портрет Джулии Фарнезе, любовницы папы римского Александра VI (Родриго Борджиа); единорог был изображен на эмблеме семейства Фарнезе. Обывателю в эту версию поверить легче: супруга Дони не была столь хороша собой, а вот то, что перед нами Giulia la Bella, перед чарами которой пал престарелый папа, прозванная «папской шлюхой», «невестой Христовой» (concubina papae; sponsa Christi) и обеспечившая в будущем своему брату папский престол, создает отменный фон для безмятежной вроде бы картины.
Любопытно, что в истории Джулии Фарнезе нет ничего трагического, напротив – много прагматики. Она вышла замуж в 15 лет за косоглазого и робкого Адриане де Мила, пасынка дальней родственницы кардинала Родриго Борджиа, вице-канцлера церкви на тот момент, а позже папы Александра.
В то время церковь уже приняла для своих служителей обет безбрачия, но Джулия оказалась не первой подругой пожилого Родриго Борджиа. Она пришла на смену постаревшей фаворитке, поселилась во дворце по соседству с Ватиканом, и ее брат Алессандро быстро надел кардинальскую шапку.
У Джулии и понтифика родилась дочь, которая позже унаследовала богатства своего формального отца – законного супруга Джулии. После ее рождения Джулия еще десять лет оставалась «любимой женой» папы. А потом ей на смену пришла более юная дева. Примерно в это же время умер ее официальный муж. И молодая вдова (Джулии было всего 28 лет) переехала в Карбоньяно, небольшой городок неподалеку от Рима, который был подарен ее мужу ее любовником. Через пару лет понтифик скончался, а Джулия снова вышла замуж за неаполитанского аристократа. Спустя два десятка лет семейной жизни, во время которых Джулия увлеклась правлением Карбоньяно, она поехала в Рим в гости к своему брату, где скоропостижно умерла. Пройдет еще 10 лет, и ее протеже – брат Алессандро – сменит шапку кардинала на папский трон.
Удивительно, насколько добра была судьба к этой женщине: гораздо чаще современники называли ее благодаря красоте Giulia la Bella – «Прекрасная Джулия», нежели неприятными прозвищами. А основоположник искусствоведения Джорджо Вазари в своем сочинении о живописцах (1568 г.), упоминая картину Пинтуриккио, писал: «В этом же дворце он изобразил над дверью одного из помещений Богоматерь с лицом синьоры Джулии Фарнезе и на той же картине голову поклоняющегося ей названного папы Александра». Считалось, что это изображение Джулии утрачено, но затем нашелся его фрагмент с младенцем Иисусом, опознанный по копии, снятой с уничтоженной фрески художником Пиетро Факеттио.
